Книга Проснитесь, сэр!, страница 59 – Джонатан Эймс

– Я не утверждаю, будто гетеросексуален на все сто процентов… Разве Юнг не заключил, что все мы, в сущности, бисексуальны? – Кажется, мне хотелось завоевать одобрение Кеннета – всегда хочется завоевать одобрение очаровательных людей, – признав определенную вероятность собственной гомосексуальности, однако мое замечание произвело не совсем желаемый эффект.

– Все вечно твердят Юнг, Юнг, Юнг и повторяют бисексуальную белиберду. У меня никогда в жизни не было ни одной сексуальной мысли о женщине. Меня в последнюю очередь можно назвать бисексуалом. Я всегда был законченным гомосексуалистом, еще до достижения половой зрелости… В двенадцать лет меня растлил мужчина, которому было за тридцать. Мы были в парке. В Чикаго, где я вырос. Он взял меня в каких-то кустах, и мне это понравилось. До сих пор нравится. Во всяком случае, психологически. Физически я не могу это делать. Слишком больно. Но до сих пор ищу того мужчину, который меня изнасиловал. До сих пор ищу, в семьдесят восемь лет. Едва ли найду.

Я молчал. В его словах было что-то очень грустное и человечное. На мгновение мелькнула дурацкая мысль: вдруг мужчина из парка еще жив и они с Кеннетом как-нибудь встретятся?

– Много лет ходил в тот самый парк, – продолжал он – но никогда его больше не видел. Он был темноволосый. С тех пор всегда люблю мужчин с темными волосами. В том же парке встретил однажды другого мужчину… И вечно хотел одного: чтобы меня растлили… Вот когда я был счастлив. Это продолжалось десятки лет, а после пятидесяти я покончил с сексом. Больше не было смысла. Геморрой. Очень больно. Двадцать лет не занимался сексом, а в прошлом году читал лекции в Англии, познакомился с молодым человеком приблизительно вашего возраста. Он приехал со мной в Штаты, работы у него не было. Восемь месяцев я давал ему работу в области орального секса. И больше ничего. Впрочем, меня радовал хотя бы заменитель поистине любимой вещи. Все-таки однажды мы попробовали, я не смог.

Во время его речи я совершил некий интеллектуальный прорыв, в миг прозрения понял собственную сексуальность, причем все повисло, как на дверных петлях, на одном слове: растление. Хотел вернуться к себе в комнату, записать, пока не ускользнуло, но было бы невежливо оставлять в тот момент Кеннета, хотя я и не знал, как продолжить беседу.

И до этой беседы был вполне уверен, что в Колонии Роз все помешаны на сексе, теперь эта уверенность окончательно подтвердилась. Я хочу сказать, помешаны на сексе настолько же, насколько вся нормальная человеческая популяция, настолько же, насколько я сам, но какая-то особенность именно этого места побуждает людей исповедаться мне, рассказав о своей эротической жизни, почти сразу же после того, как мы окажемся наедине. Сначала Бобьен с намеками на инцест, потом Тинкл с проблемой водяного пистолета, теперь Кеннет.

– Я вынудил вас замолчать, – заметил Кеннет.

– Просто мне жаль, что вы так и не нашли того мужчину, – объяснил я, подумав, что он, наверно, был очень хорошеньким мальчиком, когда гулял в том парке, прекрасный, изящный с головы до ног, как теперь один нос.

– Не слишком огорчайтесь, – сказал он. – Вряд ли вообще кто-нибудь его нашел.

Ничего не ответив, я встал, окунул в воду ногу, попробовал. То есть попробовал воду, не ногу. Впрочем, возможно, и ногу – стерпит ли температуру воды. Ох боже, не знаю, что трудней – жизнь или английский язык.

– Холодная? – спросил Кеннет.

– Прохладная, но довольно приятная, – сообщил я. – Пожалуй, искупаюсь. Полезно для носа.

Он сочувственно кивнул, громкоговоритель с ипподрома за лесом глухо объявил о начале очередного заезда. Я прыгнул в бассейн, проплыл из конца в конец десять раз, состязаясь лишь с самим собой. Славно было размяться, гидротерапия целительно действовала на нос; я почти чувствовал, как опухоль спадает. Когда вылез, Кеннет протянул полотенце. Я почувствовал себя как Тадзио с Ашенбахом. [66]

– У вас красивая, стройная фигура, – заметил Кеннет. – Мускулистая, но тонкая.

– Спасибо, – сказал я. – Немножко занимаюсь йогой. – Не упомянул, что тяжелое пьянство оказывает на меня рассасывающее воздействие, впрочем, в положительном смысле, снимая всякий жир. Одни от спиртного набирают массу, другие исчезают.

– И на теле синяки, – добавил он.

Отметины на плече и на животе поблекли, но все еще были заметны.

– Я упал. – Я взял свою книгу. Кажется, сейчас вполне удобно уйти. – Собираюсь пойти немного поработать. – Озарение еще держалось в памяти. – Приятно было с вами побеседовать.

– Это мне было приятно побеседовать с вами, – соблазнительно улыбнулся Кеннет. По этой улыбке я понял, что он всю жизнь имел власть над людьми, был способен склонить их к попытке его уничтожить. Может быть, таким способом держал под контролем собственное эго. Из головы не совсем испарилась мысль, что, возможно, упоминание Кеннета об оральном сексе с мужчиной моего возраста было завуалированным предложением. Оно меня не привлекало. Поэтому и улыбка не соблазняла, лишь внушив ощущение, что спасти его я не могу. Понимаете, мне не хотелось его растлевать; если б он это от меня услышал, это его убило бы, но в нем не осталось почти ничего подлежащего уничтожению.

Я описываю Дживсу прорыв, совершенный в гомосексуальном вопросе. Затрагиваются Танатос [67] и Эрос. Я опять сокрушаюсь, что не читал Фрейда и Юнга. Размышления об одиночестве сиамского близнеца. Даже потерпев небольшое фиаско, я демонстрирую храбрость духа и берусь за работу

Дживс вернулся после любовных игр с природой, я сменил мокрые плавки, снова влез в пиджак из сирсакера и брюки цвета хаки.

Оживившись и превосходно себя чувствуя после купания, пригласил Дживса посидеть со мной в рабочем кабинете. Подумал, что, если словесно провентилировать свое мысленное откровение, легче будет перевести его в прозу, надеясь найти место в романе, куда его можно вставить.

Я расположился за письменным столом, Дживс на своей кушетке. Над нами крутился вентилятор, приятно поддувая ветерком. По пути я захватил в черной комнате флягу с едой и термос, поэтому прихлебывал кофе, пришпоривая интеллект.

– Дживс, вы не поверите, что я пережил за последние два часа, – начал я.

– В самом деле, сэр?

Я быстро рассказал о собеседовании с устрашающим, но цивилизованным Хиббеном, которое уже казалось новостью с последней страницы по сравнению с беседой с Кеннетом. Затем кратко обрисовал и этот дискурс, сообщив, что Кеннет всю жизнь желал растления.

– Откровенное признание, сэр.

– Ну и когда он мне это сказал, я совершил прорыв в гомосексуальном вопросе.

– Счастливый случай, сэр.