Книга Прощай, Атлантида!, страница 44 – Владимир Шибаев

– Это ясно, – воскликнул Воробей. – Ясно объяснимо даже мне, шебутному попрателю городских магистралей. Вы думаете, что пришли просто к людям и просто помочь, насадив сине-зеленую жизнь на бетонную подложку. Ан нет. Уже многие сбились по интересам, многим уже обещаны небольшие деньги за разгон смущающих райскими посулами плебс, обещаны блины и водка за щелкание по хребтам разных там умничающих. А что Вы выберете, ответьте – синицу с блином сегодня или далекого журавля обещаний когда-нибудь? Где этот журавль, может он загнется от гриппа на гнилых прудах.

– Я бы выбрала журавля, – мечтательно сообщила помощница доцента, на мгновение сдергивая огромную роговую оправу и открывая маленькие серенькие нерешительно моргающие глазки. – Я бы легла в густых цветах навзничь и годами смотрела на летку этих журавлей. Вот вполне цель счастья.

– Так бы и не посмотрели сначала под себя? – съязвил Воробей. – А вдруг на коровью лепешку уляжетесь? Зачем вы вообще сделали эту партию, с журавлями беседовать? – спросил он у ответсекретаря.

– Это интересный вопрос, – миролюбиво заявил руководитель. – И сам частенько задаю себе. Отвечу. Если я точно не знаю, как должно быть дальше, я должен либо учить других, либо у них учиться и задавать вопросы. В обоих случаях я прихожу к людям, и они спрашивают меня – кто ты? Кто ты, чтобы нас поучать и выпытывать наши знания и секреты. Раньше я бы спокойно заявил – я пророк, я гадатель, я прорицаю и толкую сны и мечтания. И меня бы не побили камнями… или плакатами. Теперь другое время, и когда люди с удивлением, смехом и сомнением глядят на меня, вопрошая – а чего ты приперся, чтобы с советами и ответами соваться, я спокойно заявляю – я партия. Залез в шкуру сообщества, в троянского коня коллектива, выдумал название себе новое, и я – партия. И люди говорят – ну, партия, ладно. Тогда верещи…

– Все ты перевираешь, – гневно воскликнула очкастая залежалка. – Партия – это ум, появившийся наконец поверх головы, это честь, сохраненная для других и ради других. Это совесть, вылезшая наконец из человека наружу.

– Уж не "партия ли это в последней инстанции", – опять съязвил Воробей, – в " богоугодной".

– Ну, друзья, – успокоил спорящих руководитель. – Конечно, доля истины есть в каждом вашем слове, и жесте. Вопрос в том, чтобы истины эти совместились, сдвинулись.

– Чтобы сдвинулись, надо двигаться навстречу, под барабанную или струнную музыку, – сообщил, нежно улыбаясь, Июлий. – И тогда кусочки истин слипнутся в слаженную лепешку Большой правды. Верно, скажите, Элоиза?

– Я не знаю, – смутилась девушка. – Я бы свою правду и… свою кривду никому бы не хотела отдать. Только тому, кто мне улыбнется. И не заругает, что строй плохо держу, а погладит сверху, по голове.

– Какая Вы! – заявила залежалка, оправляя длинную юбку. – Зачем это по голове! Ластиться и ласкаться – не то сейчас время. Не восемнадцатый век, нацеплять мушки на щечки и сиреневые кринолины. Страсть и труд – все перетрут, бой и нега – растопят завалы снега, пламя и лед – вот какой нынче год на дворе. Иначе судьба проклянет и растопчет.

– Ну, ты все же утрируешь, – остановил соратницу на скаку руководитель. – Вот недавно Юлий прочитал мне прекрасный стишок на эту тему, когда волоклись с митинга. Юлий, пожалуйста, еще раз.

– Да я… – замялся чтец. – Как нибудь потом.

– Просим, просим, – поддержал Воробей.

– Интересно… забавно, – согласилась залежалка.

– Июлий, скажите стих, – тихо тоже попросила Элоиза.

– Тогда ладно, – решился, краснея, юбиляр. – Это у меня не стихи. Стихи надо сочинять, уметь и знать. Разве у меня стихи? Просто глупые слова-вирши. Вылезают из меня вместе с кругооборотом вместо пота или слез. Или, вместе:

– Забудемте обиды, господа,

И вместо "нет" промолвим слово "да",

Под доброю улыбкою друг друга

У каждого отыщется всегда

Для гильотины дней надежная подруга,

Надежды путеводная звезда.

– Почему Надежда, а не Фекла или… Элоиза, – выставился Воробей, и все, совершенно все рассмеялись.

– О! – воскликнула помощница, указывая на приемник. – Рок-н-ролл, обожаю. Буги-вуги. Идемте плясать, – потянула она партсекретаря. – Ну, идемте, идемте, экономист вы конченый.

– Да разве я … разве танцую? – стал упираться доцент, но все же поплелся на свободный пятачок.

И тут они стали выделывать почти профессиональные рок-н-рольные па, этот доцент и его подогнувшая длинную глухую юбку подруга, извиваться, отталкиваясь и притягиваясь, шумно двигая ногами и возглашая "ап!" и "ой!". Видно было, что партийная пара не впервые, а довольно слаженно совершает эти антраша, и что это им по душе.

– Вот это да! – восхитился Воробей. – Это вам не сине-зеленые бактерии.

– Это зарядка взаимной энергией… – заметил юбиляр гордо.

– Замечательно танцуют. Потому что партийно близкие душой люди, – пролепетала Элоиза.

Через три минуты доцент упрел и вместо себя вытолкал упирающегося Воробья.

– А у меня для Вас, Юлий, небольшой сувенир к дню рождения, примите, не обижаясь – я дарю от всего сердца, – сообщил доцент.

Он вынул из офисного шкафчика конвертик и вручил смущенному и озадаченному Юлию.

– Здесь немножко денег, около пяти тысяч рублей. Решением партгруппы Вы поощрены из общественной кассы за беззаветное служение в молодежной секции " Белый налив". И за пополнение рядов. В жизни немножко денег всегда пригодится.

Вернулась с танца и запыхавшаяся пара.

– Все мы с поздравлением дружно солидарны. И очень Вас, Юлий, любим, – добавила, сумбурно дыша, подруга руководителя. – А уж руководитель наш как постарался – ночами, чтобы успеть, писал рецензию на талмуд этого столичного экономиста.

– А ты печатала, – радостно раскрыл общий секрет доцент. – Молодец.

– Я как-то… – промямлил, глупо улыбаясь, Юлий.

Тут во входную дверь раздался звонок. Воробей пошел открывать, и от двери понесся шепоток. Юлий отправился в коридор следом и увидел перешептывающегося с неизвестным Воробья.

– Это ко мне по делу, – сообщил извиняющимся тоном Воробей. – Известный географ, учитель школы. Создатель практической теории сокрытия учащихся.

– Арсений Фомич, – представился Полозков. – Ваш друг слишком преувеличивает.

– У нас небольшой здесь праздник, прекрасный незначительный день моего рождения, – пригласил Юлий. – Войдите, посидите с нами немного.

– Спасибо, наверное откажусь. И поздравляю. Я на секунду, по делу.

– Да войдите, – радушно показал рукой внутрь Юлий. – Хоть на секунду.

– Пошли, пошли, – развязно дополнил журналистик. – Там и обмолвимся.

Через минуту Арсения усадили и плеснули ему в рюмку кислого вина.