Книга Мефодий Буслаев. Танец меча, страница 63 – Дмитрий Емец

Ирка слепо оглянулась на Матвея. Ее губы прыгали. Тот отложил атлас, подошел, остановился рядом и прижал ее лицо к своему свитеру. Потом стал медленно покачивать вправо и влево. Когда в коридоре послышались шаги Бабани, Ирка оттолкнула его и пальцами слепо забегала по клавиатуре, печатая бессмыслицу. «Ыпвыалополыв цацаца ымо», — прочитала она потом.

Бабаня неслышно появилась в комнате, поставила перед Иркой блюдце с тремя белыми таблетками и одной желтой. Потом исчезла, бесшумная, как женщина Востока. Сложно поверить, что это та же самая Бабаня, которая в двадцать лет голосом открывала двери.

— Кажется, я тебя насквозь проплакала, — сказала Ирка, упрямо глядя на свое «цацаца ымо».

— Да ерунда! Всегда пожалуйста. — Матвей задумчиво ощупал свитер. — Ты правда не хочешь в Сокольники?

— Я о них даже вспоминать не хочу! Кроме ноута, ничего оттуда не перевезла. Даже зубная щетка другая, — ответила Ирка.

* * *

Выдаются дни пустые, когда стрелка липнет к циферблату, а случаются наполненные событиями настолько, что только отмахиваешь их, как теннисные мячики. Сегодняшний был именно таким.

Бензиновое облачко от старой иномарки Вована еще висело в воздухе, когда кто-то постучал, но не во входную дверь, а сразу в дверь комнаты. Ирка вопросительно повернула голову. Бабаня обычно не стучала. К тому же гулкие удары ее пяток она услышала бы еще от кухни.

— А я к вам, огурчики вы мои несоленые! Доброго вам здоровьичка! — ласково пожелал кто-то. В комнату просунулся красный носик Аиды Плаховны Мамзелькиной. Косу в брезентовом чехле она тащила с собой, не имея желания оставлять ее в коридоре.

Ирка в ужасе откинулась на спинку коляски. Багров вскочил, готовый защищать ее.

— Чего вам надо? — крикнул он.

— От тебя ничего, милок! Подожди покуда в коридоре! — решительно сказала старушка и своей иссохшей ручкой, с легкостью корежившей в катастрофах металл машин и поездов, выставила Матвея за дверь.

— Ох ты, моя голубушка! Всколохнулась вся, побледнела! — запела Плаховна, глядя на Ирку. — Не бойся! Не по работе я к тебе, душечка! Нету на тебя пока разнарядочки! Погутарить хочу!

Старушка сбросила полупустой рюкзачок, скромно уселась на край стульчика, сложила на коленках ручки и умненькими глазками уставились на Ирку.

— Как тебе, дитятко, живется? Не тяжко ли без ножек?

— Справляюсь! — ответила Ирка с вызовом. Плаховна взяла со стола сухарик, стала крошить его на ладошке и кусочками засовывать в рот.

— Возьмите чай! — буркнула Ирка, про себя подумав: «Чашку потом выброшу!»

Мамзелькина укоризненно мигнула.

— И, милая! Да разве ж я заразная? От меня и михробы дохнуть! — произнесла она с живостью.

Ирка смутилась.

— Устала я, голуба! Сил моих больше нет! Оо-ох-ох, тяжко!

— Чего тяжко-то? — спросила Ирка.

— А то и тяжко! Утром дергають, ночью дергають. На земле, почитай, скоро десять миллиардов людёв бундить, а я-то одинешенька… Нихто миня не ждеть, нихто не зоветь, все гонють. Иной раз опрокинешь с Ареюшкой стаканчик — вот всего и веселья! — Мамзелькина пригорюнилась, низко наклонив черепушку, покрытую черной траурной косыночкой.

Жалела-то она себя жалела, а нет-нет, Ирка чувствовала ее зоркий, острый, как скальпель, взгляд.

Понимая, что все это неспроста, набралась храбрости.

— Чего вам от меня надо? — выпалила она решительно.

— Вот так вот прямо? В лоб? — прищурилась Плаховна. — Сухариком на кой-как покормила, чайком через пень-колоду напоила, чашку выкинуть собралася и расспрашиваешь?

Ирка молчала, но молчала упрямо. Ей нужен был ответ. Мамзелькина оглянулась на свой рюкзак.

— Сколько я с собой ношу в своей котомочке! — запричитала она. — И красота, и молодость, и ученость, и таланты — все тута! Иной раз думаешь: чего все забирать-то? Что-то можно ж и оставить? Ну пропадуть, допустим, у балерины ножки — хто ж их-то хватится? Балерина-то на океанском дне! Стоило ей столько лет одни ноги тренировать — ох-ох!

Уловив в голоске у старушки намекающую интонацию, Ирка напряглась.

— Вы мне что, ноги предлагаете?

— Ноги? А разве надо тебе? — всплеснула ручками Мамзелькина. — Ох, удача! А я-то думаю: дай спрошу! Ноги, новые ноги! Мускулистые, красивые! В обмен на эти, извиняюся, палочки!

— Пересадка? — спросила Ирка задумчиво.

— Пересадка это чего такое? — озадачилась Аида Плаховна. Потом сообразила и захихикала. — Э, нет! Сами прирастут! Были тама, станут здеся! И пяти минут не пройдеть, такие танцы-шманцы отдряпывать будешь — не нарадуисся! Ну говори: да!

Ирка колебалась. Что-то такое пряталось в елейной позе старушки, в опущенной головке, в смирном голоске, что она спросила:

— А вам что взамен? Мой эйдос?

Аида Плаховна вся исплевалась от такой подозрительности.

— Да на кой ляд он мне нужон? Что я, страж? — замотала она черепушкой. — У меня, милочка, другой антирес! Хочу я в отпуск хучь на три дня! А покуда я в отпуску, на мое место когой-то поставить надоть! Чтобы, значить, не простаивала работа!.. А ножки я тебе вперед дам, без обмана, ты не сумлевайся!

И старушка по самое плечо опустила руку в рюкзак. Ирка с ужасом смотрела на ее руку, точно ожидала, что в ней окажутся живые человеческие ноги.

— Так что, согласна? — повторила Мамзелькина, вскидывая худенькое личико.

— МЕНЯ??? СМЕРТЬЮ? ВМЕСТО ВАС? — задохнулась Ирка.

Обычно она соображала быстро, но тут ее перемкнуло. Должно быть, из-за ног. Старушка закивала и принялась вталкивать Ирке в руку свою косу.

— Ты не бойся, душечка, она сама тебя научит, как да чего. Разнарядочку берешь и по списочку, по списочку… Главное, не пропускай никого, а то нагоняй бундить! Первый день лицо воротить будешь, на второй привыкнешь, на третий — втянешься. А там и я вернусь! Гляди только брызентик не потеряй! Я как-то его сронила, полчаса искала, а все уж крычать: эпидемия! мор! — Мамзелькина зазвенела копилочкой, приглашая и Ирку посмеяться с собой вместе.

Ирка смеяться не стала. Плаховне это не понравилось. Ее щелочки прожигали Ирку насквозь: ох, непростая старушка!

— Решайся, голуба! Уж пять минут люди не мруть!

— Уходите! Не надо мне ничего! — с трудом выговорила Ирка, отворачиваясь и сожалея, что в ее голосе нет решимости и праведного негодования: одна тоска.

Мамзелькина стукнула сухим кулачком по стопу. Подпрыгнула чашка.

— Чистенькой хочешь остаться? В коляске всю жизнь торчать? Они ж и так умруть, раз разнарядочка вышла! Не все равно, хто их унесеть: ты или я? Разнорядочку ж не ты писала!

— Уходите! — повторила Ирка упрямо. — Скорее! Или я в вас чем-нибудь брошу!