Онлайн книга «Худышка»
|
– Спасибо. Ты врач? – Нет. – А можешь посмотреть мое запястье? Я подумала, знает ли он, что мы в психбольнице, а не в приемном отделении. – Я же сказала, я не врач. По-моему, ты перепутал, здесь есть приемное напротив, на той стороне… прямо… – Я тебя знаю. – Да? – спросила я с невольным любопытством. – Ага. Ты дружила с Джоанной Маринелли. – Типа того. Я обхватила себя руками и запрыгала на месте, чтобы согреться, отрывисто затягиваясь сигаретой. – Ага. Я играл в хоккей с ее братом, то есть с ее братьями. У тебя же есть младшая сестра, да? Она вроде как звезда беговой дорожки в средних классах? Я кивнула. – Да, я тебя помню. Ты иногда приходила на матч с Джоанной., и вы сбе… – Ну ладно, хватит. Он закурил и потянул себя за ухо, нелепо и красиво улыбнулся мне всеми зубами. Тогда меня озарило кто же это такой. – А ты… Сол, верно? У тебя теперь такие длинные волосы. Он кивнул, вроде бы ему было приятно. – У тебя и папа какой-то знаменитый. Пишет для «Сан». Он писал про ваши хоккейные матчи. Улыбка сползла с лица Сола Он опустил глаза на свои рваные ковбойские сапоги Теперь уже никто не носит ковбойские сапоги, так чего ж я стою и думаю, что на нем они отлично смотрятся? Что это самые классные сапоги, которые я в жизни видела? И почему, почему у него такой вид, как будто я только что дала ему тычка в живот? – Извини, я что-то не то ляпнула? Сол покачал головой и потом, глядя прямо в серое небо, произнес: – Точно, я сын Саймона Боуэна, – как будто признал свое поражение. Он протянул руку, и, когда я ее пожала, между нами вдруг проскочила вспышка. – Соломон, сын Саймона, – сказал он, снова широко улыбаясь. – Жизель, сестра звезды спорта Холли. – Жизель, – сказал он, и мое имя заполнило пространство между нами, – любительница хоккея и коктейля «Пурпурный Иисус» в девятом классе. – Соломон, непобедимый защитник «Солнечной долины». Я вспомнила, как в первый год в старших классах смотрела, как Сол гоняет по льду, дожидалась конца, чтобы мельком глянуть на него, когда он выходил из раздевалки с прилипшими ко лбу влажными волосами. 0н был один из тех немногих мальчиков этого возраста, которых я могла терпеть, который мне почти нравился. Я вспомнила, как однажды, пока мы с Джоанной ждали ее братьев в мини-вэне, я спросила ее, почему Сол никогда не бывает на танцах и вечеринках. Она сказала что-то вроде: во-первых, Сол по вероисповеданию иудей; во-вторых, он ходит в какую-то хипповую центральную школу, где круглые сутки все сидят и курят травку и изучают буддизм: а в-третьих, не кажется ли мне, что я перепила «Пурпурного Иисуса» Чего никогда не говорят о любви с первого взгляда, или не любви, а увлечении, или как это вообще называется, – это то, что она приводит в ярость. В ту минуту, когда я стояла на холоде о дверях больницы, у меня появилось желание ударить Соломона в лицо, быстро и жестко. И подавила это желание, подумав, что и так свихнусь, все равно, уйдет он или останется. – Можно угостить тебя чашкой кофе? – спросил он. У меня ушло несколько секунд на то, чтобы перестроиться. – Конечно, только как же твое запястье? – А что запястье? – сказал Сол, суя сломанную руку в карман куртки. – Разве его не надо показать врачу? – Оно и так уже сломано. В кафе я забылась и напополам с Солом слопала три печенья с кусочками шоколада, и мы смеялись, вспоминая хоккей и гостиную в доме Маринелли, желто-коричневую, в стиле семидесятых. – Я слышал, – говорит он во время паузы, допив остаток черного эспрессо, – что ты то ли попала в больницу, то ли что-то в этом роде. Моя улыбка вдруг превращается в посмертную маску. Я скалюсь так, что зубам становится больно. И вдруг вспышка: ее лицо в окне, отраженное в нашу сторону. Как я могла ее забыть? Как я могла забыть, что ношу ее с собой повсюду? Ее лицо забинтовано. Глаза закатились, рот застыл в смехе. Пряди волос, похожие на электроды на лакричных ремешках, опасно разлетелись в стороны: они угрожают приклеиться к голове Сола. Она готовится вонзить в него свои зубы и высосать жидкость из его мозгов. – Что случилось? – спрашивает он, дотрагиваясь до моей руки. – Извини, мне что, не надо было об этом заговаривать? – Да нет, ничего, просто… Откуда ты узнал? Что про меня говорят? «Все знают. Все знают, какая ты безвольная эгоистка». – Ничего, Жизель, ничего плохого. Ты же знаешь, тут все друг про друга знают. Я услышал от брата Джоанны. Правда, мне очень жаль, я не хотел тебя расстраивать. «Покажи ему». «Нет». – Здорово, что мы с тобой встретились. Я встаю со стула, вешаю на руку куртку, не спуская глаз с ее отражения. Если я уберусь достаточно быстро, может, она и не запустит в него свои щупальца. Может, она его не отравит. «Это все ради твоей же пользы. Я не хочу, чтобы тебя любили, только тогда, когда ты красива». – А еще я слышал, что ты учишься на медицинском факультете, что ты лучше всех закончила курс и все такое, – говорит Сол, протягивая ко мне руку, в его голосе слышится отчаяние. Я смотрю на его руку, как будто это грязный хвост какого-то зверя, – она на секунду повисает в воздухе между нами, над столом, потом снова падает. Я сжимаю губы и, чувствуя на них жир из печенья, пытаюсь выдавить свою знаменитую улыбку из тех, которыми мы с Солом ослепляли друг друга последние два часа. По всей видимости, улыбка выходит хуже некуда. – Жизель, прости. – За что? Ты совершенно ни в чем не виноват. Это ты меня прости. Я… «Больно. Тебя тошнит. Ты выйдешь из кафе, завернешь за угол в ближайший переулок, и тебя вырвет». Я всего то съела два печенья, на самом деле даже полтора печенья, ты же видела, это он заставил меня съесть целое. Мне уже лучше. Все нормально. Какое там печенье. Я могу съесть столько печенья, сколько захочу… – Стадион «Солнечной долины», субботний день, решающий матч. «Рейнджеры» проигрывают «Берлингвиллю» со счетом 3:5. Господи боже, какому-то тухлому «Берлингвиллю». Они атакуют с новой силой. Вот он, маленький еврейчик, он не в лучшей форме после вчерашней бар битвы своего лучшего друга Барни, чуть-чуть перепил сладкого вина, ты понимаешь, что я хочу сказать. И тут этот здоровенный, откормленный на кукурузе арийский форвард подлетает ко мне по линии подачи. Такое впечатление, что каждый раз, как я поправляю шлем, он тут же оказывается у меня под самым носом, готовый накостылять мне по шее, он что-то говорит мне, что я не могу его пропустить. Просто не могу. Ты знаешь, что это было? |