Книга Погребальный поезд Хайле Селассие, страница 30 – Гай Давенпорт

— Философы, — сказал Сантаяна, — питаются тем, что им предлагают.

— Общество в Гарварде будет поражено. Я чертовски рад, что вы смогли прийти.

Манеры капитана, красивого юного варвара точно со страниц Киплинга, были почерпнуты у няни и в школе для мальчиков, а потом подправлены офицерской столовой. Равным и вышестоящим британцы кажутся обаятельными, мелким сошкам — красивыми, и удивительно искусственными всем, кроме родных и ближайших друзей.

— Но вы ведь не можете, ясное дело, взвалить на себя бремя иностранца. Полагаю, ваши родители — испанцы, но сам вы из колоний, выросли в Бостоне и все такое. Во многих колонистах английского больше, чем в самих англичанах. Это заметно по канадцам. Ваш Джордж Вашингтон Ирвинг, нас в школе учили, — такой же настоящий британец, как любой наш писатель. И Лонгфелло тоже. Тот же язык, вот что я хочу сказать.

— Мой родной язык — испанский.

— Ни малейшего акцента. Конечно, вы не похожи на англичанина, я хотел сказать — американца, но ведь по этому нельзя судить, верно? Большинство датчан, которых я встречал, больше похожи на англичан, чем мы сами, или даже на шотландцев. Вы смахиваете на южноамериканца. Усы и хрупкое телосложение, верно? Знаю одного испанского морского офицера, так он — вылитая девушка. Наверняка перерезал бы мне глотку, если бы я такое сказал, — вы, испанцы, чертовски обидчивы. Верно ведь, Шекспир что-то вроде этого говорил?

— Я гибрид самых разных типов. Бостонцы отличаются и в Соединенных Штатах. Я могу претендовать на аристократизм, но только через смешанные браки. Как католик — я изгой, а как католик-атеист я — уникальный пария.

— Так это чудесно!

— Я, думается, единственный живой материалист. Но материалист платонический.

— Понятия не имею, что это значит. Звучит довольно безумно.

— Вне сомнения, так Вино превосходное.

— Не имел в виду ничего дурного, мой дорогой друг, поверьте. Наш камин нуждается в паре кусочков угля. Хоррокс!

— Неизученная жизнь в высшей степени имеет право на существование, если ничто ей не мешает. Скажем, жизнь животного, смелого и проворного, с инстинктами вместо взглядов и решений, верностью паре и щенкам, стае. Судя по тому, что нам известно, это жизнь в высочайшей степени интересная и счастливая. Собаки видят сны. Проворный дух орла, кружащего в холодной вышине, мы и вообразить не можем. Безмятежность коровы посрамит стоика, и кто подвергнет сомнению проницательность кошки? Величественность льва символизирует у нас королевское достоинство, глазастость совы — мудрость, скромная красота голубка — Святой Дух.

— Вы говорите как по писаному, правда? Секундочку, кто-то идет. Простите, что перебил.

Хоррокс открыл дверь, впуская семифутового капрала. Тот откозырял и щелкнул каблуками.

— Сэр, Коллинз заболел, сэр. Тошнит его, сэр, и жутко трясет, сэр.

Капитан Стюарт поднялся, отыскал бумажник в куртке на спинке стула и приказал капралу посадить Коллинза в кэб и отвезти в лечебницу.

— Вот соверен. Принеси сдачу. Уоткинс тебя заменит.

— Слушаюсь, сэр.

— Спасибо, капрал.

И к Сантаяне, извлекая грецкий орех из вазы и ловко его раскалывая:

— Ненавижу расписки. Легче заплатить из своего кармана, чем заполнить отчет. Думаю, образование я получил. Латынь и греческий — забавные игры, если на них у тебя хватает мозгов, а у большинства мальчишек хватает. Психованные генералы у Фукидида, Цезарь в Галлии, возводящий частоколы и копающий траншеи. Никогда не мог понять Горация.

— В Британском музее больше книг о Горации, чем о любом другом писателе.

— Вот те на!

— Цивилизация многообразна. Можно пренебречь Горацием, особо ничего не теряя. Мир мне кажется местом, которое мы сделали более-менее гостеприимным и изредка великолепным. В какую эпоху вы бы хотели жить, если бы могли выбирать, и где?

— Бог его знает. Выпейте, а то Хоррокс решит, что вам не по вкусу портвейн «Английского банка». В восемнадцатом веке? На равнине Авраама. [172] Барабаны, горны, британский флаг на рассвете. Вольф, [173] декламирующий «Элегию» Грея перед атакой, чтобы успокоить нервы. И не подумаешь, что у него были нервы. Полная неожиданность для французов, армия словно ниоткуда появилась. Хотелось бы мне побывать там.

— Такое заунывное название, библейское и шекспировское, — равнина Авраама. На самом деле это было всего лишь коровье пастбище фермера Эбрахама.

— Правда? Ну, так Беннокберн — речка с форелью, а Гастингс — тихая деревня. [174]

— А Лепанто — пустое море. [175]

Хоррокс позволил себе блеснуть глазами и лукаво улыбнуться. Достойных людей он обслуживал, как-никак.

— Английская горчица — одно из наслаждений вашей чудесной страны. Мои друзья Расселы [176] были бы потрясены, если б узнали, что одним из моих первых открытий здесь был холодный мясной пирог с горчицей и пивом. Мне нравится думать, что Чосер и Бен Джонсон писали, держа их под рукой.

— Есть такой чуть тронутый полковник Герберт-Кенни, кажется из Мадраса, пишет поваренные книги под псевдонимом Вайверн. Призывает снабжать британские столовые местными овощами, приправами и мясом. Простота — вот его лозунг. Все мировые проблемы происходят из-за недостатка простоты во всем, что приходит на ум — еде, одежде, манерах. Его пунктик, что еда — это личность, и есть индийскую пищу — блудодействовать вслед других богов. [177] Это цитата из Писания, верно?