Книга Правила одиночества, страница 47 – Самид Агаев

Ислам поднял на нее глаза, Воронина была прекрасна в этот момент самоотверженности.

— Хорошо сказано, — улыбнулся Караев, — но давай о чем-нибудь хорошем, не надо про лихорадку.

— Я не шучу, — сказала Елена, — я действительно готова сделать для тебя все. Почему же ты отталкиваешь меня?

— Потому что я не люблю крайностей.

— Не поняла?

— Ты человек крайностей — ты готова заразиться, чтобы что-то доказать мне, но при этом ты — тот самый человек, который меня когда-то легко предал.

— Ты всю жизнь мне будешь об этом напоминать?

— Ты вынуждаешь меня говорить об этом.

Воронина ничего не сказала — на этот раз промолчала, что было нехарактерно: обычно последнее слово оставалось за ней. Видимо, решила не усугублять состояние больного. В наступившей тишине было слышно тиканье будильника, стоявшего на прикроватной тумбочке.

— У тебя есть шерстяные носки? — вдруг встрепенулась Елена.

— Уже надел, — еле слышно отозвался Ислам — он лежал с закрытыми глазами, пытаясь сохранить равновесие на кровати, которая почему-то норовила взлететь вместе с ним.

— Точно надел?

Ислам выпростал ногу из-под одеяла и продемонстрировал. Воронина одобрительно кивнула.

— Тебе принести еще чаю?

Караев покачал головой.

— Знаешь, — улыбнулась Лена, — это, конечно, ужасно глупо и, может быть, кощунственно, но я даже рада, что ты заболел. Ты такой спокойный — не ругаешься, не гонишь меня.

— Тебе пора уже домой, — сказал Ислам.

— Я, пожалуй, молча посижу, — заявила Елена. Ислам вытащил из-под одеяла руку с градусником, который все это время он держал под мышкой.

— Дай я посмотрю, — попросила Елена.

Ислам протянул ей градусник, откинулся на подушку.

— Сорок градусов! — воскликнула Воронина. — Надо вызвать «скорую».

— Может, обойдется?

— При сорока двух люди умирают, а ты мне еще нужен. Где телефон?

— Сзади тебя, — сказал Ислам.

У него не было ни сил, ни желания спорить с этой женщиной. Он закрыл глаза и тут же забылся. В обморочном жарком сне он увидел свою мать. Она сидела на скамейке во дворе их дома, под зонтообразным деревом, опустив голову, и в задумчивости водила прутиком по земле. Ислам окликнул ее и завел с ней разговор, и все это время его неотвязно преследовала мысль: как это возможно, если она умерла несколько лет назад? Не удержавшись, он спросил как можно деликатней.

— Мама, а ты себя как чувствуешь?

— Хорошо, — ответила мать. Ислам, помедлив, задал новый вопрос:

— Мама, извини, а говорили, что ты умерла? Мать взглянула на него с усмешкой и сказала:

— Разве ты видел меня умершей?

— Нет.

Ислама, в самом деле, в это время не было в Ленкорани. Он поспел только на поминки. В Азербайджане людей хоронят в тот же день, из-за жаркого климата.

— Не слушай ты людей, — сказала мать, — болтают они всякие глупости.

От счастья Ислам засмеялся — радость стеснила его грудь, и Ислам открыл глаза. Воронина сидела в том положении, в каком он ее оставил.

— Тебе снилось что-то хорошее? — спросила она.

— Почему ты так решила? — вопросом на вопрос ответил Ислам.

— Ты смеялся во сне.

— Мне снилась мама — она сказала, что не умерла.

— Это здорово, — обрадовалась Воронина, — значит, у тебя будет все хорошо.

— Да, в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо. «Скорая» еще не приехала?

— Я же только что ее вызвала!

— Разве я так мало спал?

— Спал? Да ты вообще не спал — закрыл глаза и открыл сразу.

— Он умер, закрыл глаза и тут же открыл, но был уже мертвец и смотрел как мертвец.

— Прекрати глупости говорить.

— Это не глупости, это Николай Васильевич.

— Какой еще Николай Васильевич?

— Гоголь.

— Нельзя что-нибудь более жизнерадостное цитировать?

«Скорая» приехала через два часа. Когда Ислам поинтересовался причиной опоздания, врач даже обиделся:

— Мы вообще могли бы не приехать — у нас вызовов много. Мы разорваться не можем, и бензина у нас нет. На что жалуетесь?

— Доктор, вы не видите, что у человека жар, высокая температура? Сделайте ему укол жаропонижающего, — вмешалась Воронина.

— Увы, женщина, у нас нет жаропонижающего.

— Как это нет, а зачем вы тогда приехали?

— Ну вы же нас вызвали — вот мы и приехали.

— Вы что, издеваетесь? — рассвирепела Воронина.

— Нет.

— Лекарств у вас нет, а что вы сделать-то можете?

— Давление можем померить. Забрать больного в больницу, если хотите.

— В больницу я не поеду, — наотрез отказался Караев.

— Хорошо, — обрадовался врач, — подпишите вот бумагу, что вы отказываетесь от госпитализации.

— Распишись за меня, — попросил Ислам. Воронина со словами: «Какой бардак в стране» — оставила гневный росчерк на протянутой бумаге.

— Обильное питье, — сказал на прощанье врач, — желательно пропотеть как следует, завтра вызовите участкового врача, — и, взглянув на Воронину, добавил: — И полный покой.

После этого бригада удалилась.

Через некоторое время, взглянув на часы, Ислам сказал:

— Тебе пора домой. Елена усмехнулась.

— Что ты смеешься?

— На смертном одре тоже гнать меня будешь?

— Не каркай, — сказал Ислам.

Елена поднялась и вышла из комнаты. Ислам выключил настольную лампу, сразу почувствовав облегчение от темноты. Он закрыл глаза, и мысли его унеслись к родительскому дому, к скамейке во дворе под железным деревом, к матери, вечно живой, сидящей на скамейке, — правда, теперь это была картинка, созданная им самим. Однако вскоре он устал поддерживать эту иллюзию и заснул тяжелым, горячечным сном. Когда он проснулся, то долго не мог понять, что с ним и где он находится. Пересохшее горло и потрескавшиеся губы. Тем не менее, чувствовал он себя довольно сносно. Пижама, в которой он вчера лег, неприятно льнула к телу. Ислам приподнялся, чтобы взглянуть на часы, долго смотрел на фосфоресцирующий циферблат, пока не сообразил, что сейчас половина седьмого, хотя ему казалось, будто на дворе глубокая ночь. Он включил ночник и дотянулся до градусника. Через несколько минут в комнату заглянула Воронина.

— Привет, как ты себя чувствуешь? Молча кивнул.

— Какая у нас температура?