Онлайн книга «Face Control»
|
– Так, – говорю я Аркатову, – звони в «Никемед», они нам за прошлый месяц должны. Если до двадцатого не оплатят, снимем все их плакаты. На эти щиты у Вити, – я киваю на Вострякова, – очередь стоит. Потом все же свяжись с Радио-5, скинь им адреса самых дерьмовых щитов, пусть выбирают, если получится. И, в конце концов, поговори ты с Хвеженко, пора уже согласование получать. По внутренней АТС звонит Марина: – Там Маркин на линии. – Давай. – Я жду, пока она переключает. – Здорово, Гоги, – Маркин изображает грузинский акцент. – Наконец-то я до тебя дозвонился. Все по бабам, по блядям шляешься в рабочее время. – По мужикам, – говорю я, – по бабам немодно. – Ну да, ты же у нас продвинутый. Такая пидарская продвинутость. – Я, между прочим, на совещании у Федосова сидел, телефон пришлось отключить. – Сейчас-то хоть включил? – Включил, включил. Ты чего хочешь, говори по существу. – Да дельце одно есть. – Ну-ну, – подбадриваю я собеседника, – что за дельце? Если, к примеру, хочешь подарок мне сделать, я сейчас продиктую реквизиты нашего офшора, скинешь лавэ туда, и порядок. – Почти угадал, Гоги. Просто есть знакомые, которым надо деньжата разместить. Инвестировать, – тон собеседника становится чересчур пафосным. – А люди-то нормальные или опять какой-нибудь Федя Крымский? – Не волнуйся, не бандюки. – Да ладно! Порядочные люди с такими уродами, как ты, не общаются. – Ага, только такие ущербные, как ты. – Ладно, – продолжать разговор в подобном ракурсе надоедает, – давай встретимся в понедельничек. В дверь кабинета просовывается голова Марины: – Вам по другой линии жена звонит. – Все, Мара, – я становлюсь серьезным, – мне из мэрии звонят, не могу больше разговаривать, – и переключаюсь на жену. Света говорит какие-то простые слова, пытается планировать выходные, распределить обязанности, дать поручения. Я отрешаюсь и слушаю ее монолог как фон, некую музыкальную заставку. 17:30. Офис. Из своей комнаты слышу, как хлопнула входная дверь и в контору вошла Бурзум. Я узнаю ее по звуку шагов, по шуршанию юбки, по еле слышному: «Привет, как дела». Бурзум входит в мой кабинет. – Ты занят? – спрашивает она. – Закрой дверь и иди сюда, – говорю я ей из-за стола. Медленно, как бы недоверчиво, она приближается. Взгляд скользит по ее худой фигурке, затянутой в траурное японское платье, бледному, почти серому лицу, черным волосам. – Где была? – сухо спрашиваю я. – Сначала у клиентов, потом в типографию ездила, оригинал-макет возила. Верстка не шла, вот и проторчала там два часа. Взгляд прилипает к ее ярко-красному рту. – Надо было заранее макет нормальный делать. Бурзум смотрит мне прямо в глаза: – Я делала. – Иди ближе, – говорю я, расстегиваю брюки и вынимаю член. Он встал, еще когда Бурзум вошла в офис и сейчас неприлично белеет на темном фоне костюма. – Возьми в рот, – говорю я. Девушка послушно становится на колени и начинает сосать. 19:15. Дома. Ужинаю кукурузными хлопьями и размышляю о том, что бы такое на себя надеть. Жена укладывает ребенка спать. – Поцелуй меня на ночь, – просит сын. Я послушно целую его, глажу по голове и спрашиваю жену: – Что бы мне надеть? Света складывает грязные тарелки в посудомоечную машину и отвечает вопросом на вопрос: – А куда ты идешь-то? – Сначала в кабак, а потом, может, на дачу к Чабанову поедем, так что ты меня не жди, – я без запинки декламирую свой обычный прогон. Света приостанавливается и смотрит на меня: – Может, я поеду с тобой? – Свет, ну это же бизнес, там вообще нет женщин. – Конечно, женщин нет, бляди одни. – Да какие еще бляди, просто мужики бухают и все, ни одной девки там не видел. – Ты заставляешь меня говорить очень банальные вещи, прописные истины. – Ну что ты, Света, о чем ты? – О вере, например. – При чем здесь вера? – Вот именно. Ее нет, давно уже нет. Я все время одна дома, тебя ребенок не видит, спрашивает меня: «Мам, а почему папа все время работает, даже ночью и в выходные?» Начинаю чувствовать себя виноватым. Света знает, что надо для этого сказать. Болезненная жалость по отношению к сыну давит сердце. Отчего-то вспоминаю самого себя маленьким, одетым в теплую шубку, шапку с помпоном и варежки, гуляющим с отцом по Лужникам. Пытаюсь перевести разговор. – Так что мне одеть, Свет? – Мне все равно, понимаешь, абсолютно все равно. Вот тебе плевать на меня, сына, своих родителей и вообще всех вокруг, так и мне насрать, что ты там на себя напялишь. Общение заходит в тупик. Звонит мобильный. Это Бурзум, и я тихонько выскальзываю на лестничную площадку. – Привет, Мардук. – Ее голос рождает приятный холод в яйцах. – Привет, Бурзум, чего скажешь? – Это ты чего скажешь? – Так ты же звонишь. – Так ты хотел, чтобы я позвонила. – Ну да, хотел узнать, не можешь ли ты сегодня пойти со мной прогуляться. Совершить «tour de clubes», так сказать. – Когда ты наконец угомонишься, Мардук? У тебя семья, ребенок, а ты все тусуешься, как подорванный. – У тебя тоже семья. Как там, кстати, Венечка? – Отъебись от меня, Мардук, я не хочу об этом говорить, во всяком случае с тобой. – Ладно, обсудим Венечку позже. Жена выглядывает на площадку, и я, не успев ни о чем толком договориться, вынужден отключить телефон. – Ходил на улицу – машину проверял, вроде сигнализация орала, – слова образуются сами по себе. Света недоверчиво молчит. Закрываю за собой входную дверь и бреду к шкафу – одеваться. Что за отстойная жизнь! Существование, выстроенное на страдании. Все вокруг твердят, что сын страдает от недостатка общения со мной, я, в свою очередь, страдаю от невозможности сбалансировать любовь к нему, теплое отношение к семье вообще и постоянное чувство скуки, томящее меня дома, непрерывное желание быть предоставленным самому себе, свободным и независимым. Светлана никак не смирится с пронзительным чувством утраты меня, студента, до психоза влюбленного в ее прекрасные серые глаза, наивного и доброго, готового заняться сексом в любое время дня и ночи. Мама страдает от обычных материнских переживаний, от того, что я порой выпиваю и употребляю наркотики, общаюсь с маргинальными персонажами и… |