Книга Женская собственность, страница 49 – Валентин Черных

Он впервые подумал о тех деревенских, которые проходили по деревне победителями, и никто не знал, что эти победы доставались сильным битьем по самолюбию и что в государственных и военных организациях никогда не было деревенской стабильности или хотя бы уверенности в самом ближайшем будущем. Отец же всегда был уверен хотя бы на год: если собрал картофель, накосил сена, то до следующего урожая хватит и себе, и свиньям, и корове.

Они шли по деревне с отцом, и он здоровался со старшими, кого знал с детства, молодые мужики здоровались с ним.

А в молодых женщинах он узнавал девочек, которые пошли в школу, когда он школу заканчивал. Он спрашивал о них отца и получал короткие и конкретные ответы.

— Не замужем, но очень хочет.

— Разводка уже. Муж бросил. Сбляданула.

— Хорошей женой будет. Скромная и работящая.

— Замужем за твоим двоюродным братом.

Возле магазина мужики пили импортное пиво из банок.

Ему с уважением жали руку костистыми мозолистыми ладонями. В отличие от него, бледнолицего, мужики загорели еще на весенней пахоте, совсем почернели на сенокосе и никуда не спешили. Они уже отработали свой двенадцатичасовой рабочий день. В деревне начинали рано, на рассвете, особенно на сенокосе при самой полной росе.

Он взял три бутылки «Смирновской», по московской привычке крутанул бутылку, чтобы по завихрению определить, не подделка ли. В Москве было много поддельной водки. Еще он взял две упаковки, по шесть бутылок в каждой, пива «Бавария». Столько пива и водки вроде бы ни к чему, но за ним наблюдали и завтра всем будет известно, что он не скупится и может выдержать не меньше деревенских. Три бутылки водки и двенадцать пива два крепких мужика усидеть за вечер смогут вполне.

Цены оказались ниже московских, наверное, из-за расстояния, все-таки на семьсот километров дальше от Москвы и ближе к границе, откуда весь этот импорт поставлялся.

Дом, в котором жила Марина, стоял на другом конце деревни. К нему надо идти направленно, потому что случайно можно было встретиться только в магазине или на автобусной остановке. Но такой случайной встречи можно ждать и неделю. В район она могла не ездить, в магазин ходила мать, а кино в клубе давно не показывали, всем хватало фильмов по телевизору. Здесь же, у магазина, отец открыл пиво. Когда он уезжал, в деревне был один магазин, в котором торговали хлебом, консервами, водкой, оцинкованными ведрами, резиновыми сапогами, косами, вилами, лопатами…

Теперь стало три магазина, каждый со своей специализацией, и три ларька, в которых торговали всем, что может понадобиться поздним вечером, если не хватит.

Когда в конце деревни показался японский джип «мицубиси», он понял, что это Васильев и надо идти как можно скорее к Марине, потому что с его появлением Васильев поспешит сделать Марине предложение.

Джип притормозил возле магазина, из него выпрыгнул Витька Васильев. За эти годы он раздался в плечах и пояснице. Кожаный жилет обтягивал тугой живот. Такие животы выпирают не от жира, а от тяжелой работы и тяжелой еды, хорошо держат удар, прикрывая мощной и грубой мускулатурой солнечное сплетение.

Васильев пошел на него, обнял, они поцеловались, почти как друзья или родственники.

— Как ты? — спросил Васильев.

— А ты? — спросил он.

— А ничего, — ответил Васильев. — Живем.

Он молчал, держал паузу, и Васильев молчал, деревенские почти все умели держать паузу.

— Говорят, ты в большие начальники вышел в Москве? — первым не выдержал Васильев.

Мужики затихли, вслушиваясь в их разговор.

Сейчас они решали, чью сторону занять.

Ему они вряд ли симпатизировали. Уже не свой, оторвался, не куда-нибудь, а в Москву, да еще и в министерстве работает, может и через губу разговаривать. Тех, кто чего-то достиг на стороне, уважали, но не любили, любили неудачников, вернее, жалели, а в деревне если жалеют, значит, любят.

Васильева не любили наверняка. Слишком удачлив. Забогател, почти барин, постоянно нанимает деревенских на летние работы, платит, конечно, неплохо, но и требует сполна, и надуть невозможно, и украсть трудно, счет ведет точный, не то что в колхозе. Об этом ему рассказал отец по дороге в магазин.

— Это тебе как разведданные, ты их можешь использовать по своему назначению.

Отец понимал, что Васильев противник трудный и непримиримый.

— Так ты большой начальник или не очень? — повторил свой вопрос Васильев.

Он знал деревенские методы сбивания спеси с городских. Прицеплялись к любой подробности.

— Я самый большой начальник в Москве. Выше нет.

— Говорят, что в небоскребе живешь?

— Но ты дальше меня пошел, говорят, небоскреб в деревне построил.

Васильев достал пачку «Мальборо» и протянул ему. Он поблагодарил и достал пачку московской «Явы». В деревне не любили стрелков чужого табака.

— Рад за тебя, — добавил он. — Только ведь, если красные снова придут, раскулачить могут!

— Не придут, — сказал Васильев. — Не пустим.

Мужики усмехались. Работая в министерстве, он много поездил по провинции. Возвращения советской власти не хотели, но и новую власть ненавидели уже стойко.

В этом первом поединке он не выиграл, но и не проиграл. О нем еще слишком мало знали, чтобы не любить, Васильева не любили за уверенность и удачливость.

— А как семья, дети? — спрашивал Васильев. — Говорят, у тебя дочь замуж вышла, скоро родит и ты дедом станешь?

Вероятно, Васильев знал о его семейной жизни если не все, то многое. По тому, как притихли мужики, ожидая его ответа, было ясно: в деревне это обсуждали. И было что обсуждать. Столько лет не приезжал, и жену не привозил, и деревенских не принимал у себя в доме в Москве. Татьяна и Ольга хотели поехать в деревню, он все оттягивал, а потом появился негр.

Если так притихли, знают и про негра.

— Да, — подтвердил он. — Вышла замуж. Сразу за двоих. За негра и китайца. И родила двойню. Одного черненького, другого желтенького.

Мужики рассмеялись. Такого они не ожидали.

— Ты же ее знаешь, — добавил он.

— Кого? — не понял Васильев.

— Мою дочь.

— Откуда я ее могу знать?

— А ты посчитай, вспомни. Я ее заделал, когда в пятом классе учился.

— Как это в пятом?

— А ты посчитай. Нам с тобою по тридцать. Дочери меньше восемнадцати быть не может. Значит, я ее родил в двенадцать лет.

— И где ж ты москвичку в двенадцать лет встретил?

— А нашу школу, помнишь, на экскурсию в Москву возили, тогда все и случилось.

Теперь мужики хохотали. Такого, конечно, быть не могло. Но он сказал почти правду.