
Онлайн книга «Ленька Пантелеев. В 2 книгах. Книга 1. Фартовый человек»
– Мы не жалуемся. – Где остановился? – продолжал расспросы Белов. – У мамаши с сестрами. – А папаша-то жив? – Помер давно. – Сестры замужем? – Нет. – А, – вымолвил Белов, – ну хорошо. – Для кого хорошо? – не понял Ленька. – Да для тебя же и хорошо. Ленька покачал головой, не понимая, к чему Белов клонит. Белов ухватил его под руку и потащил по улице, как будто торопился вместе с Ленькой поспеть куда-то. Они прошли половину Рождественской. Белов все помалкивал и вздыхал, как будто обдумывал нечто и прикидывал, стоит Леньке про это рассказывать или же категорически не стоит. Ленька угадывал состояние своего спутника и никак его не торопил. Потребуется – все выложит, а сочтет преждевременным – промолчит. Белов неожиданно проговорил: – А нагулял жирка Питер. Скоро почти как до Революции сделается. Только народишко, конечно, теперь поблохастее, не такой мясистый, да и порода обмельчала, но уже стали появляться подходящие экземпляры. – Он глубоко задумался, облизывая синеватые губы. – Что ж, так и будем это все наблюдать в бездействии? – спросил наконец Белов. Ленька ответил не задумываясь: – Да я уж и сам на этот счет рассуждаю. Белов вдруг улыбнулся, показав прокуренные до коричневого цвета зубы: – И до чего же ты, любопытно спросить, дорассуждался? – Так, – сказал Ленька. – Это революционный момент. – Тебя ведь из Чека выперли? – как будто опять переменил тему Белов. – Так, – не стал отрицать Ленька. – За что? – Сперва-то говорили, что, мол, по сокращению штатов, а потом прямо сказали – мол, за грабеж, и никакой новой работы тебе у нас не будет, – ровным тоном, но на самом деле с глубокой горечью ответил Ленька. – Да я ведь тебе объяснял… Сто раз, кажется, говорил. Я экспроприировал у откровенной контры… – Это я тебе объясню, – перебил Белов. – Я тебе все сейчас объясню, а ты слушай и, главное, слушай не ушами, а сердцем. Время поменялось, а ты остался на месте. Вот что произошло на самом деле. Не поспел ты за временем, Ленька. Вот почему тебя из Чека выперли, а вовсе не по обвинению в грабеже или там по сокращению штатов. – Как это? – недоверчиво переспросил Ленька. – Да вот и так, – вздохнул Белов. – Я самых разных времен за жизнь нагляделся, отличить такое умею… Да мне-то меняться не нужно, а вот ты оплошал. – Я не оплошал, – огрызнулся Ленька, – я не захотел. – Это и есть твоя оплошка, – настаивал Белов, посмеиваясь. – Закурить есть? Ленька дал ему закурить, глядя в темноту терпеливо и сердито. Белов попыхал папироской, вернул ее Леньке и продолжил: – Помнишь, ты меня про мой фарт спрашивал? Я, наверное, тебе расскажу. Ночной город смыкался над ними, и в темноте только где-то впереди горел один фонарь, и можно было кое-как разбирать разные мелочи, населявшие тьму: тумбы у подворотен, мусорные кучи. Белов говорил вполголоса, сдержанно, как о самом обыденном: – Редко случалось, чтобы я не ушел от полиции, а если уж попадался, так надолго в арестантах не задерживался. Прочее – как повезет. Бывало – уходил с хорошей добычей, бывало – с разной ерундой. Выходило иногда, что и обманывали меня, и в дураках оставляли. По-всякому складывалось. Только одно невозможно – чтобы была мне неволя. Ленька сильно задышал носом. Белов уловил это, усмехнулся: – Тебе бы тоже так хотелось? – Кому бы не хотелось? – вопросом на вопрос ответил Ленька. – Ты хорошо ведь понимаешь – настоящего богатства, такого, чтоб надолго, тебе не обещается, – настаивал Белов. – Ни роскоши, ни женской любви, ни верных товарищей. Тут твое личное везение. Только одно тебе гарантируется – у сыщиков водицей между пальцами проливаться. Ленька в ночном мраке кивнул головой. Белов и это уловил. – Будешь моим наследником, – обещал он. – Когда меня убьют, мой фарт к тебе перейдет. – А убить тебя могут? – обеспокоился Ленька. – Как сказать… Думаю, рано или поздно выйдет мне пуля. Тут ведь все дело на обмане замешано, – промолвил Белов задумчиво. – Я по молодости многое не понимал. Думал, все будет честно. Но в таких вещах честно не бывает… А договоренность простая: с меня причитается дань, и так, чтоб неукоснительно и аккуратно. За это я остаюсь для сыска полным недотрогой. Но тут – как с платой за квартиру: заплатить-то ты обязан, но если хозяину втемяшится тебя выкинуть на улицу – выкинет. Кричи-сопротивляйся – без толку… У кого сила, тот и вправе, – заключил Белов и с усмешкой посмотрел на молодого приятеля. – Ну так что, Ленька, берешь мое наследство? – Беру, – не раздумывая, ответил Ленька. – Про условия ничего прояснить не хочешь? – Нет. Мне и так все ясно. У Леньки не водилось такого в привычках, чтобы подолгу топтаться на месте. С Беловым к нему опять вернулась определенность – чем заниматься и при каких условиях. – Только в банде я буду главным, – поставил условие Ленька. – Чтобы никто надо мной не командовал. Белов тихо засмеялся: – Конечно, Леонид Иванович, ты будешь главным. А я рядом побуду, для твоего удобства. – Он вытащил из-за пазухи сверток и передал Леньке. – Вот тебе на первое время. – Что это? – спросил Ленька, хотя уже понял – что. – Деньги, – ответил Белов с полнейшим безразличием к предмету. Ленька чуть нахмурил брови: – Для чего? – Чтоб без помех обдумывал дело, а не занимался глупостями. * * * Фима, как и обещал, устроил свою родственницу – теперь уже Ольгу и с более подходящей датой рождения – на бумагопрядильную фабрику, что на Обводном канале. Ольга к тому времени успела подправить не только анкету, но и внешность: она коротко подстриглась и не без помощи соседки по комнате, Маруси Гринберг, стала одеваться по-городскому. Маруся встречалась с одним военным, который занимал большой пост. Фамилию возлюбленного Маруся скрывала, за глаза называла его «мой Митроша», а в глаза – «Митрофан Иванович». Митрофан Иванович был старше Маруси лет на пятнадцать и носил френч из такой хорошей ткани, как будто снял его с самого Керенского. Маруся запрещала Ольге даже смотреть на Митрофана Ивановича. Заслышав звонок у входа, Маруся багровела щеками и обреченно застывала посреди комнаты, как малый зверек при падении на него тени от раскинутых крыльев коршуна. – Ну что же ты? – говорила Ольга, которую это зрелище одновременно и забавляло, и сердило. – Он ведь сейчас уйдет, решит, что тебя дома нет. |