Онлайн книга «Ленька Пантелеев. В 2 книгах. Книга 1. Фартовый человек»
|
Оба арестованных были напуганы. Один держался более уверенно и был постарше, потолще; он напоминал персонажа русской сказки из иллюстрированной хрестоматии для младшего возраста: мягкие светлые волосы на пробор, красноватое, чуть помятое лицо, улыбка одновременно и заискивающая, и хитроватая. Второй был посуше, почернее, позлее, и боялся он гораздо больше, чем его товарищ. К нему первому Иван Васильевич и обратился: – Имя. Тот как будто очнулся от сна, полного кошмаров, вздрогнул и боязливо уставился на следователя. – Что? – Имя свое назовите. – Игнатьев. – Хорошо, Игнатьев. Что вы можете сообщить по существу дела? Его компаньон шевельнулся и спросил: – Почему нас здесь держат? Иван Васильевич сказал молодому сотруднику: – Выведите этого гражданина в соседнюю комнату. Второго развернули лицом к двери и вывели. Тот протестовал, но с таким видом, будто больше забавлялся. Иван Васильевич опять обратился к Игнатьеву: – А вы знаете, почему вас здесь держат? – Взяли в магазине, – сказал Игнатьев, глядя в сторону. Белки глаз у него были желтоватые, болезненные, радужка – ярко-коричневая, какого-то неестественного цвета. Молодой сотрудник вернулся с корзиной и поставил ее Ивану Васильевичу на стол. Следователь опустил руку в корзину, нащупал что-то мягкое, пушистое и вынул соболиную шкурку. При виде мехов Игнатьев весь сжался. – Узнаете? – сказал Иван Васильевич безразличным тоном, показывая, что вопрос представляет собой чистую формальность. Игнатьев отмолчался. Иван Васильевич сказал: – Вас взяли с этой корзиной, когда вы пытались продать в меховом магазине этих соболей. Чему имеются свидетели. – Тогда зачем спрашиваете? – буркнул Игнатьев. – Вы корзину узнаете? – Узнаю. – И меха эти узнаете? – Да. – Чьи они? – Наши, – сказал Игнатьев. – Мои и его, Крылова. – Он кивнул на закрывшуюся за его товарищем дверь в соседний кабинет. – Наш мех. А что? – Вы его со своего загривка снимали или, виноват, с загривка гражданина Крылова? – мягко спросил Иван Васильевич. Игнатьев поперхнулся и уставился на следователя злющим взглядом. – Издеваться хочете? Ладно, ваш верх, вы и издевайтесь. Воздастся вам когда-нибудь. Узнаете, как оно – перченые слезы хлебать. Иван Васильевич смотрел на Игнатьева с глубокой, застарелой скукой. И ничего не говорил. Игнатьев опустил голову, задумался о чем-то. Выждав недолго, Иван Васильевич опять спросил: – Откуда у вас этот мех? – А почему вы Крылова не спросите? – взъелся Игнатьев. – Почему меня одного пытаете? – Пытают, голубчик, на дыбе или если иголки под ногти втыкают, – вздохнул Иван Васильевич. – А я просто задаю вопросы. Откуда вы мех взяли? Игнатьев процедил сквозь зубы: – Один знакомый на продажу дал. – Имя, фамилия знакомого. – Не знаю. – Игнатьев, вы слыхали когда-нибудь о том, что мой непосредственный начальник, товарищ Рябушинский, вышел из самых глубин трудового народа? – вдруг произнес Иван Васильевич. Игнатьев застыл. Он не понимал, откуда такой странный поворот разговора. Иван Васильевич вздохнул, раскрыл папку, пошуршал в ней бумагами, отодвинул обратно на край стола. И пояснил наконец: – Товарищ Рябушинский ничего так в жизни не желает, как очистить Петроград от нежелательных элементов. Вы подпадаете под определение нежелательного элемента, Игнатьев, поскольку вы – спекулянт и мелкобуржуазная морда. Как раз таких товарищ Рябушинский весьма охотно ставит к стенке. Невзирая на все заковыристые тонкости нового момента Революции. – Но я же не… – слабо бормотнул Игнатьев и затих. Медленно, слабо зашевелилась в его голове мысль о том, что ни о каком товарище Рябушинском в Петрограде никогда не слышали. Но его ведь могли прислать совсем недавно. Мысль упала ничком и сдохла еще до того, как сумела приподняться хотя бы на колени. Иван Васильевич сказал: – У меня тут несколько нераскрытых убийств… – Нет! – сломался Игнатьев. – Никого мы не убивали. Получили мех от знакомого, он попросил пристроить. Вот и все. А у Крылова есть свои хорошие знакомые, вот мы и… – Эти знакомые вас сдали, – сообщил Иван Васильевич. – Пора заставить их захлебнуться перчеными слезами. – А Крылова почему не спрашиваете? – настаивал Игнатьев. – Вы за себя отвечайте, – посоветовал Иван Васильевич. – Что вы о Крылове-то так беспокоитесь? Каждый человек – творец собственной биографии. – Есть у меня один приятель, – выговорил Игнатьев. – Неблизкий. Так, знались еще в старые времена. – Насколько старые? Игнатьев задумался. – Года два назад, – выговорил он. По нынешним меркам это действительно было очень давно. – Где знались? – Во Пскове. – А, – сказал Иван Васильевич, – значит, во Пскове? – Можно так сказать, что во Пскове, – подтвердил Игнатьев. Многократно повторенное «во Пскове» вдруг стало придавать диалогу оттенок абсурдности, но почему – Игнатьев не понимал. Просто в какой-то момент все зазвучало неестественно, как в пьесе, где сам Игнатьев, в образе потертого провинциального трагика, твердит одну и ту же фразу до полной потери смысла. Он был в таком театре только однажды и злился, что пошел. Лучше бы в кабак сходил. – И что этот ваш знакомый, который был во Пскове? – опять осведомился Иван Васильевич. Лицо Игнатьева болезненно передернулось. Он сказал, чтобы разом покончить со всей этой ерундой: – Ладно. Его имя – Варшулевич. Варахасий Варшулевич. Работал там в местной чеке. Реквизиции. Ну и кое-что прилипало к рукам. А я знал, где продать. Вот так познакомились. Иван Васильевич разом помолодел, посвежел. Он взял карандаш и как бы между делом черкнул на листке бумаги. – Итак, вы утверждаете, что соболей получили от гражданина Варшулевича, вашего знакомого по временам жительства вашего во Пскове? – Да, – сказал Игнатьев. В противоположность следователю он старел на глазах, покрывался рябью морщин. – Адрес, – приказал Иван Васильевич. – Что? – Петроградский адрес этого вашего Варшулевича. Где он живет? |