Книга Одинокая птица, страница 7 – Киоко Мори

Я прибавила шагу. Теперь понятно, куда идти. Примерно в километре от нашего дома живет женщина-ветеринар, лечащая птиц. О ней часто пишут в газетах. Она спасает птенцов, выпавших из гнезда. Если верить газетчикам, эта целительница — старая дева и единственная дочь довольно состоятельных родителей. Я ее никогда не видела, но иногда мы с матерью, направляясь на прогулку в лес, проходили мимо ее клиники.

И вот я оказалась перед черными железными воротами. Наверху — вывеска: «Ветеринарная лечебница Мидзутани и приют для диких птиц». За воротами — двухэтажный дом, чуть побольше нашего. Белая штукатурка, розовая черепица. На каждом окне висят кормушки для птиц.

Я нажала на кнопку звонка — никто не появился. Может, доктор в отъезде? Сегодня ведь суббота. Мой свиристель притих, наверное, устал. Звоню снова и снова.

— Вы ко мне? — улыбаясь, спросила изящная женщина, внезапно возникшая непонятно откуда. На ней белая блузка и голубые джинсы. Короткая стрижка. Большие карие глаза, прямой нос. В ушах — массивные серебряные серьги. — Так вы ко мне?

— Да нет. Я к доктору Мидзутани.

Женщина засмеялась, откинув голову. Серьги в форме попугайчиков весело задергались.

— Значит, по-вашему, я не могу быть доктором Мидзутани? — с иронией спросила она.

Я изумленно уставилась на нее. Эта молодая женщина ничуть не похожа на старую деву, а тем более на врача. Скорее — студентка колледжа, хотя, может быть, чуть старше. Начитавшись о ней в газетах, я представляла ее себе иначе: толстая коротышка лет сорока пяти или пятидесяти, в строгом коричневом костюме. В общем, типа учительниц в нашей школе. А тут — молодая особа, лет ей двадцать восемь, максимум — тридцать, стройная, длинноногая, хорошенькая.

— Так чем я могу вам помочь? — с улыбкой поинтересовалась она, приподняв левую бровь.

Чувствуя себя полной идиоткой, я сунула ей картонку из-под обуви.

— Вот — нашла птицу, это японский свиристель. У него что-то с лапкой.

Доктор Мидзутани взяла коробку. Пальцы у нее длинные, ногти коротко острижены и маникюра нет. Серебряное кольцо, но не на том пальце, на котором носят обручальные кольца.

— Заходите, осмотрим ее.

Следом за ней я прошла в заднюю комнату: полки, уставленные бутылками и склянками, две большие раковины, длинный стол. Доктор включила яркую лампу.

— Не вылетит птичка?

— Может, и вылетит. Крылья у нее целы, с лапкой что-то. Она не удерживалась на ветке, — сказала я и добавила: — Я живу недалеко, внизу у холма.

Доктор открыла коробку и внимательно осмотрела птицу. Свиристель, слабо попискивая, сжал поврежденную лапку. Доктор осторожно раздвинула коготки.

— Вот, видите? Левая лапка распухла и покраснела, между коготками — порез, а один коготок оторван.

Я удрученно кивнула.

— Может, за проволоку зацепился? — предположила доктор.

Проволочных заборов в нашей округе хватает. Вполне возможно, птица зацепилась именно за тот, что отделяет наш дворик от дворика Ямасаки.

— Выживет? — спросила я.

— Надеюсь.

Ветеринар смочила в воде кусочек ваты и протерла рану на лапке птицы.

— Ничего страшного. Наверное, заживет.

— А если нет?

Доктор еще раз осмотрела птицу.

— В вашем юном возрасте нельзя быть такой пессимисткой.

— Мне уже пятнадцать!

Доктор подняла брови, словно хотела сказать: ну что это за возраст!

— Птицы могут жить и с одной ногой. Вам, может, доводилось видеть голубей с отмороженными когтями? Ничего, как-то обходятся. Конечно, вашу птичку жалко, но порез у нее не страшный. Лишь бы не попала инфекция. Вообще-то птицы не боятся инфекций. Температура тела у них такая высокая, что опасные бактерии гибнут. Но на всякий случай мы введем ей антибиотик — это безболезненно.

Доктор шарила на полке, а птицу держала в руке, будто забыв о ней, как о привычной вещи, вроде любимого браслета.

— Если хотите, заберите ее. Сможете за ней ухаживать?

— Я?

— Конечно, вы. Вы ведь ее нашли. Я вас научу — дело несложное.

— Да у меня она погибнет — я что-нибудь не так сделаю. У меня даже растения не приживаются.

— Птица — не растение, — урезонила меня доктор Мидзутани. — Кстати, вы правша или левша?

— Левша, — удивилась я ее вопросу. Люди обычно полагают, что все должны быть правшами.

— Тогда дайте мне правую руку. В левой вам будет удобней держать шприц.

Я повиновалась. Она переложила птицу в мою ладонь, растворила какое-то лекарство в воде и, набрав жидкость в шприц, протянула его мне.

— Теперь зажмите ее голову между большим и указательным пальцами.

— Ага.

— А сейчас выдавите каплю в уголок ее клюва. Хорошо?

— Ладно.

Я осторожно капнула. Птица, едва раскрывая клюв, начала пить лекарство. Я это поняла, увидев, как подрагивает ее черное горлышко.

— Еще две-три капли, только не сразу, — сказала доктор.

Птица покорно пила, ничуть не сопротивляясь. Мне даже не верилось, что это свободолюбивое создание так безропотно мне подчиняется.

— Прекрасно. У вас дар божий, — констатировала доктор, когда процедура завершилась.

Я отложила шприц, но птицу из руки не выпустила.

— Следующая порция — завтра утром. По одной-две ежедневно. Можно вливать прямо в клюв, но лучше именно так, как я показала — капать на основание клюва.

— А почему?

— Если вливать прямо в клюв, птица может захлебнуться.

— Захлебнуться?

— Ну да. Впрочем, эта птичка не захлебнется. Ведь она не птенец и не будет при вашем появлении раскрывать клюв.

Зайдя в другую комнату, доктор вернулась с пластиковой сумкой в руках.

— Я не держу птиц в проволочных клетках. Они ранят крылья о проволоку.

Она открыла сумку, и мы затолкали птицу туда.

Свиристель проковылял на одной ноге в дальний угол своего временного жилища.

— Надо подобрать корм, — с этими словами доктор вышла из лечебницы и направилась к соседнему зданию — большому дому, выстроенному в традиционном японском стиле. Я последовала за ней.

— Почему вы решили, что я смогу о нем позаботиться? Может, лучше оставить птицу у вас? — Мой голос дрожал от волнения. А повод для беспокойства был: бабушка ни за что не позволит мне держать дома дикую птицу.

Остановившись, ветеринар обернулась ко мне:

— Вообще-то я действительно держу больных птиц у себя. Боюсь отдавать их на попечение тем, кто их приносит. Не слишком доверяю этим людям. Однако вы — другое дело.