Онлайн книга «Жизнь цирковых животных»
|
– Актер – всегда гений, – возразила она. – Он должен мгновенно перевоплощаться, весь, телом и душой. Не постепенно, как это происходит у писателей и художников. Взгляд Калеба утратил пристальность, устремился куда-то вдаль. Джесси не сдавалась: – Я пришла к выводу: актеры, во всяком случае, хорошие актеры – это мудрые безумцы. С Генри никогда не знаешь, с кем будешь иметь дело в следующую минуту: с безумцем или с мудрецом. В общении с братом большая часть монологов выпадала на долю Джесси. Порой она упрекала в этом Калеба – можно ли так погружаться в свои мысли, быть таким «анально-ретентивным» (все мы сейчас знакомы с психоанализом), – но винила и себя: болтает, болтает, словно таким образом доказывает, что она еще жива. – Актерам свойственна волшебная бездумность, – продолжала она. – У меня ее нет. Вот почему я не смогла толком играть ни в колледже, ни на курсах. В смысле – я не чересчур умна для актрисы, но слишком рациональна, слишком анализирую себя. Она явно напрашивалась на отпор, но Калеб все еще сдерживался. Прятался от нее глубоко в себе. – Обдумываешь следующую сцену? – Провокационный вопрос. – Погружен в очередной мегапроект? Калеб вздохнул: – Я тебе уже говорил. Никакого проекта нет. – Ладно. Можно это не обсуждать. – Обсуждать-то нечего. Вот уже много месяцев я ничего не пишу. Хотелось бы знать, почему. – Не агрессивный, но холодный и самодовольный сарказм. Умеет же человек страдать в полном сознании своей правоты. – Начнешь снова. Не подгоняй себя. – Хм! – Отвернувшись, он уперся взглядом в окно. Все ясно, подумала Джесси, ему не пишется, и говорить об этом он не желает. Понятное дело. Однако надо во что бы то ни стало привлечь внимание Калеба. И она рискнула выложить козыря. – Фрэнк говорит, Тоби хорошо играет в его постановке. – Рад за Тоби. – Он и глазом не моргнул. – Ты ведь придешь посмотреть? – Не в эти выходные. В следующие. Может быть. В эти выходные у меня замечательный праздник, не забыла? Джесси фыркнула. – Я пробила Тоби на эту роль, а ты даже не придешь? Как раз из-за него? – Можно подумать, я боюсь встречи с Тоби. – Уголок рта презрительно вздернут. – И никого ты не пробивала. Фрэнк его пригласил. – Но Фрэнк познакомился с ним через меня. – Как поживает старина Фрэнк? Вроде бы невинный вопрос – сменить тему, – но Джесси расслышала презрительную снисходительность в его тоне. – Мне казалось, Фрэнк тебе нравится. – А что в нем может не нравится? – Подразумевая, что нравиться особо нечему. – Жаль, ты не видел его спектакль в школе. Это было здорово! Вчера они выступали в последний раз. Ты так и не сходил. Фрэнк – хороший режиссер. Просто чудесно, как дети старались играть по-настоящему. Оказывается, «Плавучий театр» – интересная вещь, глубокая, я и не догадывалась… Калеб снова отключился. В ярости Джесси достала мобильник, нажала кнопку. Калеба передернуло. – Кому ты звонишь? – Проверяю, не было ли чего от Генри. – Чистой воды показуха. Вчера Генри действительно позвонил, но такое случалось редко. Сегодня она взяла с собой телефон для виду, доказать самой себе, что кто-то постоянно в ней нуждается. Разумеется, никаких сообщений, даже от Фрэнка, на автоответчике не оказалось. Выключив телефон, Джесси убрала его в карман пальто. – Вчера Генри оставил такое странное сообщение, – сказала она. – Спрашивал о тебе. – Обо мне? Сообщение было настолько глупое, Джесси сразу же выкинула его из головы. – Спрашивал, ты ли – тот самый Дойл, драматург. – Может, хочет, чтобы я написал пьесу под него? – Вообще-то, он хотел, чтобы ты объяснил ему что-то насчет алгоритмов. – Э? Джесси расхохоталась. – Так он сказал. Я тоже удивилась. – Господи! Стоит пустить в ход пару математических метафор, и люди примут тебя за Эйнштейна. Какого черта Генри Льюсу понадобились алгоритмы? – Понятия не имею. Наверное, просто красивое слово. Или удочку закинул – вы же с ним не знакомы, верно? – Нет. – А стоит. Вы бы пришлись друг другу по вкусу. Калеб испустил очередной вздох. Мне нечего сказать Генри Льюсу. Я так устал от актеров. От любых актеров. Генри не такой, как другие актеры. Он особенный. У него мозги работают, у него есть душа. Он настоящий артист. У вас с ним много общего. Давай я приведу его на твою вечеринку в пятницу? Калеб уставился на сестру: – Ты хоть сама себя слышишь? Вот уже полчаса ворчишь и жалуешься на своего полоумного босса, эгоиста и эгоцентрика. Безумного мудреца. Наркомана. – Он не наркоман. Без травки он плохо спит. – У нас много общего, вот как? Да уж, конечно. Жалкий неудачник и удачно продавшийся актер? – Генри не продавался! – А как это назвать? Человек заложил душу ради гребаного бродвейского мюзикла. Что дальше? Сериал? «Площади Голливуда»? [23] Он распрощался с искусством. Может быть, он пока еще этого не понимает. Или уже осознал, и потому-то ему приходится обкуриться, чтобы заснуть. Джесси свирепо смотрела на брата. Генри Льюс принадлежал лично ей. Никто, кроме нее, не имеет права его критиковать. – Неправда! – решительно отрезала она. – У вас очень много общего. Да, Генри избалован, но не больше твоего. В эгоцентричности ты ему не уступишь. Мне очень жаль, что твоя пьеса провалилась. Очень жаль, что ты несчастен. Но это не дает тебе права судить всех вокруг. – Никого я не сужу. У меня депрессия. – Вы… гении. – Неподходящее слово, но другие не шли на ум. – Даже на гребне успеха вам подавай еще и еще. Что тебе, что Генри. Если вы не жалуетесь на провал, вы жалуетесь на свой успех. – Последнее время у меня нет оснований жаловаться на успех. – Да, твоя пьеса провалилась. Хорошая пьеса. Мне она нравилась. Но ты напишешь другую. Жалуешься на свои неудачи, а мы, плебеи, на все бы пошли ради такого успеха, который ты считаешь провалом. Калеб помолчал. Он бросил на сестру виноватый взгляд, но извиняться не стал. – Ты не понимаешь. Успех сам по себе ничего не решает. Хуже того: ты становишься уязвимым. Перестаешь понимать, зачем вообще в это полез. Если у меня был успех, это еще не значит, будто жаловаться не на что. Причин предостаточно: ни друга, ни профессии, ни любимой работы, ничего нет. |