Онлайн книга «Доизвинялся»
|
– Он отострит, если положишь раньше времени. – Я же сказал, что просто готовлю. И надо говорить «потеряет остроту», прости мне такую остроту. – Надо же какой стал умный. Все-то ты знаешь. Какое вино добавишь? – Австралийское «совиньон-блан». – Австралийское? Что, так плохи дела, что не можешь позволить себе французское? – Австралийского на те же деньги можно купить больше. – Так потрать больше и купи французское. – С тех пор, как ты умер, многое изменилось, папа. В Австралии делают отличное вино. – Как знаешь. Как знаешь. А теперь чеснок, Марсель. Скорей чеснок! – Не кипятись. Уже кладу. Я подержал частички чеснока в кипящем масле всего полминуты, прежде чем вылить треть бутылки вина и соскрести прозрачные шкварки бекона и чили, приставшие ко дну, когда в сковородку полился алкоголь. Поставив бутылку, я немного наклонил сковороду с плюющейся, скворчащей жидкостью, чтобы лучше счистить несколько особо прилипших кусочков свинины. На меня внезапно полыхнуло пламя, подернутое по краям голубым. – Горит, папа, горит! – Спокойствие, малыш. Пламя – твой друг. Просто алкоголь выгорает. Дай ему сделать свое… Ну вот, уже исчезло. – Спасибо, папа. Хорошо, что ты здесь. – Я бросил в кастрюлю с кипящей водой несколько колец желтой, как сливочное масло, таглиателли. [12] – Какую рыбу купил? – Клемов. [13] Отборных, крупных. – Хорошо. Не скупишься. – С морепродуктами иначе ложная экономия. В отличие от вина. – Марсель, в вине я тебе верю. Я опустил моллюсков в сковороду, где они закувыркались, как круглая галька в приливной волне. И тут же начали открываться. Я надвинул на сковороду крышку, чтобы они потомились. – А теперь подождем. – Да, Марсель. Но у нас есть время порубить петрушку и… Что ты делаешь? – Тру немного пармеджано. – Пармезан? С моллюсками? – Они превосходно сочетаются. Пармезан – естественный источник глутамата натрия, который подчеркнет мясистость морепродуктов. – Что это за глютанатрий? – Глутамат натрия, пап. Усилитель вкуса. Искусственный используется в китайской кухне, а с морепродуктами… – Хватит, хватит. У меня и так голова кругом идет от этой… этой… химии. С каких пор стряпня стала наукой? Я что, так давно умер? – Да, давно. Слишком давно. Пора. Я слил воду, удержав ровно ту малость крахмалистой жидкости для сервировки блюда, чтобы таглиателли свободно двигались. Потом опрокинул на них содержимое сковороды: хрустящие кусочки панцетты, моллюсков и густой алкогольный соус ржавого цвета. Затем – зеленые чешуйки петрушки и завитки сыра. Я начал осторожно переворачивать ингредиенты, чтобы паста покрылась соусом, раковины обвалялись в сыре, а крохотные частички чили, с которого я начал, оказались наверху. – Выглядит замечательно, малыш. – Спасибо, папа. – Выходит, ты не забыл, чему я тебя учил? – Как я мог забыть? Взяв раковину, я высосал мягкого маленького моллюска из его берлоги. Он отдавал морем, сыром и вином, а напоследок – жаркое дуновение чили. – Вкусно? – Очень. – Я намотал на вилку несколько ленточек таглиателли. – Жаль, что ты не можешь попробовать. Тебе бы очень понравилось. Минуту-другую я просто ел, наслаждаясь тотальной физичностью процесса: всасыванием моллюсков, наматыванием на вилку таглиателли, втягиванием в себя ароматного, полнотелого соуса. Я вытер руки бумажным полотенцем и выпил немного травянистого вина. – Что мне делать, папа? Поехать в Нью-Йорк? – Ты спрашиваешь у мертвеца? – А у кого еще мне спрашивать? – Ты не можешь поговорить с… Как ее зовут? – Линн. – С Линн. Думаю, Линн мне бы понравилась. Она разумная с виду девушка. У нее ты спросить не можешь? – У нее я как раз и хочу спросить. Она мой лучший друг. Я все с ней обсуждаю. Но… – Если ты и впрямь поедешь, всему конец? – Нуда. Ее незаинтересованной стороной не назовешь. И вообще в последнее время дела пошли скверно. – Скверно? – Она думает, что я рехнулся. – А ты рехнулся? – Не знаю. Сегодня мне предложили четверть миллиона долларов в год, чтобы я и дальше делал то же, что сейчас. И как будто миллионы людей помешались на видеозаписи, которая кочует в Интернете. Значит, не так-то все и плохо. – На мой взгляд, очень даже неплохо. – Спасибо, папа. – Иногда, Марсель, нужно просто расти над собой. Такое со всеми нами случается. Так было со мной, когда я оставил родину. А теперь, возможно, происходит с тобой. – Ты так думаешь? – Я уловил едва слышный скрежет ключа в замке входной двери. – Ты так думаешь, папа? Но отец исчез, а на пороге гостиной стояла Линн. Она смущенно посмотрела на свои чемоданы у двери, будто не ожидала, что я вернусь до того, как она их увезет, а потом, извиняясь, подняла на меня взгляд. Глаза у нее были покрасневшие, а волосы падали спутанными завитками, которые выглядели еще более взъерошенными, чем обычно, точно она многократно запускала в них руки. – Я не знала, когда ты вернешься, – сказала она. – Есть хочешь? Тут на двоих хватит. Могу положить тебе в тарелку и… – Нет. Ничего. Я уже… Она махнула на входную дверь, точно где-то за ней лежали невидимые объедки. Подойдя к письменному столу, она взяла несколько книг, старательно осмотрела обложки, а потом прижала к себе, чем тут же напомнила мне Дженни: не уверенную, хладнокровную версию, с которой я столкнулся сегодня, а хрупкое создание моей юности, которое страшит большой мир. Мы разом открыли рот, чтобы заговорить, и разом замолчали. – Ты первый, – сказала Линн. – Нет ты. Она прикусила нижнюю губу. – Я переезжаю. Думаю, так будет лучше, только до… – Куда ты собралась? – Я… э… поживу у Люка. Твой брат сказал, я могу остаться у него, пока не найду чего-нибудь… – Тебе не обязательно это делать. – Нет, Марк. Обязательно. Мы не… мы просто не, верно? |