Книга Оглянись назад, детка!, страница 35 – Грация Верасани

Сработал автоответчик, но мне не хотелось оставлять сообщение.

Я набрала номер агентства, чтобы излить душу Лучио, но мне ответил отец.

— Что ты там делаешь? — спросила я.

Его удивил мой вопрос, а я вспомнила, что это его агентство.

Я спросила непринужденным тоном:

— Тебе знаком некий Андреа Берти?

Наступило молчание.

— Да, — наконец ответил он.

— Каким образом?

— Я однажды видел его в Риме, он был другом твоей сестры.

— Дальше?

— Дальше ничего, Джорджиа. Любезный человек. С тех пор как он переехал в Болонью, он мне звонит время от времени, чтобы узнать, как я поживаю.

— И вы встречаетесь?

— Да, было дело, выпили кофе.

Если в этом и было что-то, то старший фельдфебель Фульвио Кантини прекрасно играл свою роль: его голос был искренним, как искусство эпохи Возрождения. А. искал встречи с моим отцом, чтобы облегчить собственное чувство вины? Не верю. Так же, как и не верю в то, что он сказал ему правду. Если бы он все ему рассказал, как мне, Андреа Берти сейчас бы уже не был жив. Я решила оставить на потом остальные вопросы и, сказав отцу «привет», сделала вид, что мне звонят.

Конец дня я провела между кастрюлями и плитой, как хорошая хозяйка, надев на себя висевший на стене в кухне клеенчатый фартук, которым я пользовалась, может быть, пару раз. Лучио Спазимо наверняка обрадуется консервированному пюре, шоколадному муссу и двум камбалам, которые уже столько времени лежат в моем холодильнике.

Ровно в восемь пунктуальный киллер компьютерных пиратов появился с бутылкой кьянти и букетом разноцветных лютиков: под черным пиджаком — светло-розовый свитер с клиновидным вырезом; брюки очень большого размера делали его худым Должно быть, он забежал домой переодеться. Его удивил вид чистой скатерти, хорошей посуды, подстаканников и канделябра в центре стола, который я сдвинула, чтобы поставить вазу с цветами. На кухне было уютно и тепло, во всем остальном доме царил беспорядок, не имевший ничего общего с художественным.

Пока я накладывала еду на тарелки, Спазимо покашлял:

— После того как ты ушла, профессор два раза звонил.

— Какой у него был голос? — бросила я с видимым безразличием.

— Голос человека, который ищет тебя, потому что должен тебе что-то сообщить.

— То, что он должен был мне сказать, он уже сказал.

Мы сели за стол, я закурила и выпустила дым ему в лицо. Держа нож в руке и примеряясь к камбале на тарелке, он сострил:

— Извини, я не помешаю тебе, если буду есть, пока ты куришь?

— Нет, нет, давай ешь…

На половине камбалы, не в состоянии больше терпеть, я стала все ему рассказывать. Спазимо внимательно слушал, время от времени наполняя вином мой бокал.

— Джорджиа, никто в этом не виноват, — наконец произнес он.

— Для Андреа Берти Ада была одной из тех, что отдавалась первому попавшемуся сутенеру, который мог сделать ее богатой и известной, — с досадой возразила я.

Спазимо даже бровью не повел. Я посмотрела на него.

— Лучио, ты когда-нибудь был влюблен?

— Один раз я думал, что так оно и есть. Она назначила мне свидание у кинотеатра «Риальто», но продинамила меня. Через несколько дней я узнал, что она собирается замуж.

— Тогда больше об этом не думай.

— Знаешь, как сделаны мужчины… Если им делают подлость, то они влюбляются.

Я смотрела, как он ковырял вилкой пюре.

— Тебе не нравится?

— Уверен, ты была честна.

— То есть?

— В твои намерения не входило отравить меня… Да, сегодня еще звонил Фрэнк, хотел попрощаться с тобой перед отъездом. Едет в Турине с каким-то Тенга или Венга…

— Ренга. Франческо Ренга.

— Ты его знаешь?

— Когда работаешь, бери с собой радио и слушай его.

— Как-нибудь так и сделаю. Как там мусс?

— Охлаждается.

Спазимо придвинулся ко мне и хрипло произнес.

— А какое дело Аде, что ты встретила ее Андреа Берти, который уже не тот Андреа Берти, а Андреа Берти, повзрослевший почти на двадцать лет?

Я подвинула свою тарелку.

— Немного поверхностный анализ, ты не находишь?

— Мужчины не знают, что такое настоящие чувства, они порядочные пакостники, от них один бардак…

К счастью, несколько месяцев назад Тим подарил мне немного травки. Пока Спазимо ел мусс, на который мне пришлось вылить целый баллон взбитого крема, я молча свернула косяк; немного спустя тяжкий запах марихуаны уже плавал в воздухе.

Спазимо снял очки и положил их на стол; я почувствовала на себе взгляд ею близоруких и выпученных глаз.

— Это она? — спросил он, указав на стоявшую на этажерке фотографию в рамке.

Я кивнула.

— Сейчас тебя раздирает злость. Тебе противно, что эюцентрик двадцатилетней давности, баловавшийся кокаином и выпивкой, видел твою сестру покачивающейся…

— Но ведь она же не качели, Лучио!

Он хлопнул руками по столу:

— Дай мне закончить.

— В таком случае употребляй другие слова.

Я хотела дать ему косяк, но он взмахом руки отказался.

— Они же оба были возбуждены, Джорджиа. Ада была не в себе. Странно, что именно ты не донимаешь…

Мое лицо исказилось гримасой.

— Он ее не остановил.

— Сколько людей говорят, что покончат с жизнью, а потом не делают этого…

У меня не выдержали нервы.

— Да на чьей ты стороне?

— На твоей. Но ты этого Андреа Берти распинаешь на кресте.

— Женщины и слоны не прощают, Спазимо. Это сказала Дороти Паркер.

— Ах, тебе всегда нужен враг, ты заходишь к своему отцу…

Я с трудом сдерживала себя.

— При чем тут мой отец?

— Думаешь, твой отец не переживает случившееся? Можно его жизнь назвать жизнью?

— А в чем дело?

— Твой отец пристрастился к бутылке, чтобы не оставить тебя один на один с этой ситуацией.

Я резко встала со стула и начала готовить кофе.

— Будь любезен…

— Посмотри на нее. — Он указал на фотографию Ады. — Ты не можешь поговорить с ней, не можешь потрогать ее, вот в чем проблема: ты жива, а она нет. И с этим ничего не поделаешь.

— Что ты пытаешься мне сказать? Что жизнь продолжается? Нет, Спазимо, все эти твои разговоры — чушь…