Онлайн книга «В футбольном зазеркалье»
|
– Геш… честно! – сердишься? А? И остановился. С легким сердцем Скачков приобнял его за спину. – Иван Степанович, милый, что за ерунда? Тот недоверчиво взглянул ему в глаза, долго не отпускал, потом с удовлетворением вздохнул: поверил. – А в Баку? – Не выйдет, не могу, – отказался Скачков. – Хочу сам за набором проследить. Но Мухин же готов? – Ладно, пошли, – сказал Иван Степанович и ушел в себя, в какие-то свои соображения. Помахивая сумкой, Скачков шагал широко, свободно. Вспомнил о стариках, приезжавших сегодня на базу, и обернулся к тренеру. Иван Степанович, успевший закопаться в свои мысли, сделал усилие, чтобы прийти в себя. – А-а, ты вот о чем. Ничего, знаешь, хорошо получилось. Сухову досталось. Немного Серебрякову… – А ему за что? – Ну как это! Не учится, год целый потерял. Девочки. Да мало ли за что? Нет, интересно было. Полезно, по крайней мере. Увидев, что у Скачкова готов еще какой-то вопрос, Иван Степанович пихнул его в плечо. – Отстань, слушай. Потом. В раздевалке ребята привычно занимали шкафчики, кидали сумки возле просторных и удобных кресел, застланных простынями. – Геш, идешь? – позвал Матвей Матвеич. Он переоделся, приготовился и разминал, почти выламывая с хрустом пальцы. Густо курчавилась в проеме майки грудь, крепкий живот перепоясан широким обручем ремня. – Сейчас, Матвей Матвеич. Кто-то успел обуться и заподпрыгивал, пощелкивая по полу шипами. Скачков не глядя мог сказать, что кто-нибудь из молодых. Торопится на поле, на разминку. Матвей Матвеич, все еще похрустывая пальцами, ждал у массажного стола. Скачков, раздетый, влез, как на заклание. – Покрепче, – попросил он, укладывая голову на скрещенные руки. – Постарайся на прощанье-то. – Что, в Баку не едешь? – спросил Матвей Матвеич. Значит, знал и он. Все, выходит, знали! Ну, да теперь… Словно маэстро перед инструментом, массажист посуровел, потряс над головой огромными кистями и вдруг с лицом сосредоточенным и вдохновенным с размаху опустил их на притихшее расслабленное тело. Скачков сначала вздрогнул и напрягся, но вот шлепок, другой, потом протяжное движение, и он закрыл глаза, почти забылся. Матвей Матвеич был великий мастер. Скачков, кряхтя, постанывая под его безжалостными каучуковыми пальцами, все больше ощущал, как отжимается от мышц усталость, не стало вялости и лени, и плечи, бедра, ноги затребовали напряженья и борьбы. Он раскраснелся, переворачиваясь на спину. – Колено, колено, Матвей Матвеич! Раздувая от усердия подгрудок, массажист уже лоснился. Время от времени хватал большое полотенце, проводил им по лицу, груди и шее, отбрасывал, не глядя, в сторону. – Геннадий Ильич, прочитали? – расслышал, как во сне, Скачков. Раскрыл, завел глаза и увидел у изголовья юное чернявое лицо Белецкого. – А, Игорек… – проговорил он, содрогаясь под руками массажиста. – Возьми у меня в сумке. – Понравилось? – спросил Белецкий, становясь так, чтоб не мешать работе массажиста. – «Желтый пес», да? Скачков задыхался – массажист вытягивал и встряхивал его большое увесистое тело. Матвей Матвеич совсем забросил полотенце и только иногда движеньем той или иной руки проворно утирал лоб. – Нет… – попадая в ритм движений массажиста, сказал Скачков. – «Негритянский квартал». Чернявый, тоненький, как девушка, Белецкий изумился: – Да что вы, Геннадий Ильич! «Желтый пес» – вот добрая штука. До самого конца ни черта не догадаешься! Наконец Матвей Матвеич отступился и, схватив истерзанное полотенце, зарылся распаренным лицом. Под мышками на майке у него темнели громадные полукружья. Скачков поднялся и сел, как обновленный. Похоже было, что массажист умело перегнал в него всю мощь своих огромных мышц. – Пусти-ка… – шлепнул по спине его Федор Сухов, раздетый, стройный, как подросток, но со старушечьим изношенным лицом. Полез на стол. «Ага, значит, Степаныч ставит. Может, отбегает хоть половину матча?» – Ах, Федя, Федор, Феодор… – приговаривал Матвей Матвеич и с сожалением качал головой, разглядывая бледное, распластанное на столе тело Сухова. – Чего тебе? – Сухов поднял с рук голову. – А то, что тебя хоть выжми. – Ладно, ладно! Развыступался, – озлился Сухов. – Много понимаешь. – Да хрен с тобой, полчасика отбегаешь, – заключил массажист, принимаясь за работу. Одевался Скачков не торопясь. Две пары носков, затем гамаши. Достал старые обношенные бутсы, придирчиво ощупал изнутри. Нога легла, как в люльку. Разобрав концы тесьмы, стал крепко-накрепко затягивать шнуровку по всей длине подъема. Оставшимися концами перевязал ступню крест-накрест: сверху вниз и спереди назад. Подошел Иван Степанович, сел рядом и задумался – набрякли дородные щеки. – Молодых сегодня? – спросил Скачков, ровно натягивая гамашу и отворачивая под коленкой вниз. – Да. Надеюсь на Белецкого. Турбин… Ничего? – Дельно. А Сухов? – Придется тоже. Пусть выйдет, а там… О Батищеве он сказал, что ему отводится роль свободного защитника, «чистильщика». – Сема домосед, вперед зарываться не станет. Да нам этого и не нужно. – Ну правильно, Иван Степанович! Больную ногу Скачков ровно, аккуратно, как учил его Матвей Матвеич, затянул резиновым бинтом. – Болит? – спросил Иван Степанович. – Ничего. Терпимо. – А наколенник? – Обойдется. Он натянул футболку и, подкатывая рукава, зашевелил ногами, затанцевал. Для него сегодня на установке определили игру в зоне, но с постоянными подключениями в атаку. Это было ему по душе, – «свободный художник». – Кто судит? – спросил Скачков. Проводить матч приехала московская бригада. Арбитр в поле – кандидат наук, человек не суетливый, спокойный, но четко пресекающий малейшие проявления грязной игры. – Очень хорошо, – сказал Скачков. – У него хоть поиграть можно. Соблюдая традицию, Иван Степанович потребовал, чтобы все, кто находился в раздевалке, сели. Установилась тишина, молчание – обряд. Наверху гудели трибуны. Иван Степанович поднялся, хлопнул в ладоши: – Все! На поле! В длинном переходе под трибуной звучно цокали шипы шагавших футболистов. Впереди Скачкова шел Федор Сухов и на ходу заправлял под футболку цепочку с какой-то безделушкой: талисман ли, амулет ли… Оглянулся, заметил взгляд Скачкова и покраснел, прибавил шагу, побежал рысцой. «Эх, Федор. Что ему скажешь? Пускай надеется, что поможет… А хочет сыграть получше, очень хочет! Да и то – кому не хочется?» |