Книга Карлики, страница 28 – Гарольд Пинтер

Вирджиния вернулась в комнату и села.

– Я придумал новый вид искусства, – сказал Марк, – которое позволяет вычленить эстетически оформленное творение разума прямо в заднице.

– Ни за что бы не подумал, что ты на такое способен, – сказал Лен.

– Нет, – сказал Пит, – у этой унитазной культуры все-таки есть свои границы. Быть хранителем в музее литературного дерьма – это не главная цель в жизни. Взять, например, того же Иисуса Христа – он-то знал, что делал, и знал, что дело это стоящее.

– Красивое платье, Вирджиния, – сказал Лен, вставая.

– Ты что, его раньше не видел?

– Откуда?

– Это Пит сшил.

– Да, удачно получилось, я имею в виду платье, – сказал Пит.

Лен перегнулся через стол и пощупал ткань на плече.

– В самом деле отличный материал.

– В магазине брал или на складе? – спросил Марк.

– На складе, по оптовой цене. Я там знаю одного парня.

– Ну и почем в розницу продаете? – сказал Лен.

– Распродажа еще не началась, – сказала Вирджиния.

– А может, поставите на линию и можно будет купить копию у «Маркса и Спенсера»?

– Нет, с материалом действительно повезло, – сказал Пит. – Я сейчас кое над чем другим работаю.

– И что же это? – спросил Марк.

– Нижняя юбка.

Пит и Марк закурили от одной спички, наклонившись друг к другу в креслах.

– Слушай, Марк, а когда ты на работу-то устраиваться собираешься?

– Пока еще не собрался.

– И откуда ты деньги берешь, хотя бы на карманные расходы? Давай, выкладывай. Знаем мы, какие у тебя сбережения, ты их давно уже проел.

– У меня есть одна герцогиня на Хановер-Сквер.

– Старая или молодая? – спросила Вирджиния.

– Она прикована к постели.

– Кто бы сомневался, – сказал Пит.

– На самом деле, – сказал Марк, – это мое самое сокровенное желание. Это единственный способ существования.

– Tы себя-то не обманывай. Какой, в конце концов, из тебя жиголо, – сказал Пит. – Жиголо должен хранить верность своей содержательнице и быть довольным судьбой. А ты точно попадешься на том, что станешь клеиться к кухарке или горничной, и это будет твоя роковая ошибка. Работа, или, если хочешь, судьба, жиголо требует дисциплины и увлеченности своим делом. В каждой профессии есть своя этика. Настоящий жиголо, да будет тебе известно, Марк, хочет в жизни только одного: жить так, как он живет, до конца своих дней и быть похороненным в любимых шелковых брюках. А ты – ты не способен, ухватив кусок пирога, спокойно сесть и доесть его.

– А что, может, ты в чем-то и прав.

– Признайся честно, ты за свою жизнь хотя бы день по-настоящему проработал?

– Старик, ты находишься в плену иллюзий, – сказал Марк. – Когда я работаю, я становлюсь рабом – в полном смысле слова. Рабом. Да вы сами попробуйте выйти на сцену, соберите полный зал. Уверен, что у Лена есть скрытый талант, который мы сумеем раскрыть и наставить его на путь истинный.

– Нет уж, спасибо.

– А что так? Публика от тебя была бы в восторге.

– Да я у вас там сдохну через неделю. Если честно, стоит мне вспомнить, какое наследство оставила нам английская драматургия, и окинуть придирчивым взглядом панораму современного театра, мне становится не по себе. Ничтожество и посредственность – вот что правит бал в современном театре.

– Да ты ведь даже не варишься в этом котле. Уж если кто из нас и имеет право пожаловаться на это, так это я.

– Да, ты только этим и занимаешься.

– Черт возьми, так и есть, подловил.

Дым сигарет плотным облаком повис над столом, постепенно перемещаясь к окну. Марк положил ногу на ногу, задев стол, и дрожь стола передалась воде в цветочной вазе. Он резко выдохнул и струей воздуха рассек надвое облако дыма.

– Занятная со мной штука приключилась вчера вечером, – сказал Лен.

– А что такое?

– Сидел я, читал свою математику и нечаянно придавил какое-то насекомое. Я стряхнул остатки с указательного пальца большим, даже не задумавшись об этом. И вдруг я понял, что эти клочки хитина растут в размерах, превращаясь в перья. Они падают с руки, становясь все больше и больше, как перья. Получается, что я угодил рукой в дохлую птицу.

– А что за математику ты читал? – спросил Марк.

– Геометрию.

– Ну вот тебе и ответ.

– Ну да, – сказал Лен, – под впечатлением от этой фигни я даже решение наконец принял. Я решил на следующей неделе ехать в Париж.

– В Париж? – сказал Пит. – Зачем?

– Как я могу объяснить тебе зачем?

– Один? – спросил Марк.

– Нет. С одним парнем из Юстона. Он австриец. Постоянно ездит туда-сюда. У него открытая виза. У него там и комната есть.

– Нет, ты все-таки скажи, зачем тебе понадобилось в Париж? – спросил Пит.

– Почему бы ему не поехать? – сказала Вирджиния.

– Ты не понимаешь, Джинни. Мы принимаем интересы Лена близко к сердцу. Разве не правда, Лен?

– Что?

– Нет, – сказал Пит, – ты, конечно, имеешь полное право поехать в Париж, если хочешь. Лично я так бы и поступил, ты не думай. Но ты вроде эту поездку как отпуск не воспринимаешь?

– Нет, думаю, нет. Хотя с другой стороны…

– Ты же вроде говорил, что здесь у тебя какая-то новая работа наклевывается.

– Я беру билет туда и обратно, – сказал Лен. – Может, я там и часа не пробуду. Кто знает?

– В любом случае не забудь отправить нам по открытке, – сказал Марк.

Вирджиния встала и оправила платье.

– Пойду я, пожалуй, в сад прогуляюсь, – сказала она.

– Разумеется, я должен признать, что раньше Париж для меня ничего не значил.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но заранее никогда не угадаешь.

– Пойти, что ли, с тобой проветриться, – сказал Марк. – Покажу тебе свою сирень.

Лен взглянул на него снизу вверх.

– Со мной пойдешь?

– Да не с тобой.

– И все равно, – сказал Пит, – Париж – вот так просто взять и уехать.

Марк с Вирджинией прошли по лужайке и остановились под сиренью, изогнувшейся аркой.

– Мне нравится этот куст.

– Осторожно, – сказал Марк, взяв ее за руку. – Тут паутина.