Онлайн книга «Большой футбол Господень»
|
Первые слова, первый ласковый лепет: – Дорогая, этот мир принадлежит Тебе. – Дорогой, этот подарок достоин Твоего величия. – Ты понимаешь, Дорогая, Я всегда стараюсь сделать как лучше. – Конечно, Дорогой, Я в этом не сомневаюсь. И Я тоже стараюсь. Теперь Мы можем постараться вместе. Так хорошо! Хотя чего-то все-таки не хватает. Мелкие, но неиссякаемо похотливые планетяне непрерывно касаются друг друга телами. Но у Них тел нет и быть не может – при Их-то бесконечности. Значит, чего нет, того никак нет, и весь этот любовный пласт отпадает. А что остается?! – Какое счастье, что Мы вместе, Дорогая! – Какое счастье, что Мы не одиноки. Дорогой! – Ты – Моя Любимая!! – А Ты – Мой Любимый!!! – А Ты – Моя Любимая!!!! Как прекрасно сказано. Но сказано уже всё – на взаимную тему. А дальше – что? А дальше – только заверения с нарастающим количеством восклицательных знаков. – Какое счастье, что Мы всегда вместе! – Да, Дорогая, Мы всегда вместе. Поистине – вместе. Две абсолютные Сущности, равномерно размытые по всей бесконечной Вселенной, проникающие равно и в пылающие звёзды, и в межгалактические пустоты, и Друг в Друга – но неспособные даже погладить Друг Друга легчайшим эфирным прикосновением. Но поговорить можно. Наконец-то. – Ты знаешь, Дорогой, Нам надо подумать, как немного усовершенствовать мироздание. Что-то улучшить, перестроить. Прежнее Божество кое-что недоработало. Понятно почему: в своем единстве Оно замкнулось Само в Себе, не с Кем было посоветоваться. – Ты, конечно, права, Дорогая: что-то переделать и улучшить, конечно, можно и нужно. – Я вот смотрю: все-таки мало любви! Почему они там на планетах все время поедают друг друга?! – Понимаешь, Дорогая, преждесущее Оно тоже постаралось, как могло, устроило жизнь во Вселенной. Вся Его идея во взаимной регуляции: разные существа борются и уравновешивают одни виды – другими. Если слишком много мошек, расплодится больше пташек, которые мошек поедают. Станет меньше мошек, от голода вымрут и лишние пташки. – Я Тебя прекрасно понимаю, Милый! Сами по себе мошки существовать не могут. И пташки – не могут. Кому-то кажется, что пташки ненавидят и поедают мошек, а они просто таким способом любят, с помощью клювов. Выходит, это тоже любовь. – Вот именно! Пташки любят и поедают. Они иначе любить не могут: кого любят, того и поедают. – Получается, Милый: везде любовь – только вполне разнообразная. Это уже утешает. – Как хорошо, что Ты понимаешь Меня. – А Ты – Меня! – От мошек и пташек прямо перейдем к людям и людям, которые тоже очень любят друг друга, но только по-всякому. – Ну конечно, Мой Единственный, у них там то же самое, что у мошек с пташками! Но что Нам до мошек и всех остальных? Давай говорить о Нас. Ведь Ты – Мой Любимый! И Единственный. – А Ты – Моя Любимая и Единственная. И этим всё сказано. Настолько всё – что уже нечего и прибавить. Это немножко и обескуражило: что всё сказано так быстро. * * * Сергей Пустынцев знал, за что его хотят убить – даже дважды. Во-первых, он везет «в эту страну», как принято выражаться в кругу импортеров, слишком много бананов и прочего, а потому вынужден работать с точками, с которыми уже поработали другие поставщики. Он даже и не хотел этого делать, хотел соблюдать границы, но так получается. Когда дело налажено, оно начинает расти по своей собственной логике – и не остановить. Во-вторых, на нем висит долг, который никак не удается отдать. Эти два обстоятельства диктовали действия прямо противоположные: чтобы заплатить долг надо расширять продажи – и значит, внедряться на новые точки, на чужие территории. Чтобы соблюдать линии раздела, пришлось бы откладывать отдачу долга. Младший компаньон Зиновий Заботкин, или просто Зина для друзей, уговаривал слегка расширить дело, прихватывая с бананами немного наркоты: благо то и другое растет в Колумбии, бананы и кока – удобно совмещать. Но Пустынцев не хотел связываться. Элементарно боялся: возьмешься за эту зелень, попадешь в кабалу уже к совсем серьезным людям, которые куда страшнее всего интерпола вместе взятого. Хотя и менты станут охотиться всерьез – тоже счастья в этом слишком мало. Говорят, не бывает бывших «чекистов» – только если мертвые. Точно также не бывает бывших «почтовых голубей» – наркокурьеров. Пустынцев привык – распоряжаться в своем деле. И никто кроме пули не может ему перечить. А если взяться возить зелень, придётся гнуться перед неведомыми пока, но грозными не наркобаронами – наркокоролями! Никакие дворцы на Ривьере и Гавайях не обрадуют, если вечно жить в таком унижении. – Зина, – сказал Пустынцев, когда они вместе ехали на дачу к Алику, профессиональному бильярдисту. – Зина, спокойный сон потом уже ничем не купишь. И свободу капитала. Вокруг только и пишут, что о «свободе совести». Да провались она! Когда надо, можно сказать вслух всё что угодно – «Париж стоит мессы», как исчерпывающе выразился какой-то король. А вот без свободы капитала, которую успел уже ощутить Пустынцев, никакой жизни нет и не будет! В их кругу принято ездить на собственной тачке – принцип: сколько гостей – столько тачек. Но Зина, хотя отстегивается ему почти столько же, сколько Пустынцеву, норовит проехать на халяву, дорогой бензин экономит. И потом с бодуна за руль сесть боится, когда вся кавалькада несется обратно под парами. Кто бережлив, тот и трусоват, Пустынцев давно это заметил. Да Зина ещё в школе был жилой, хотя мог нафарцевать за вечер зарплату учителя. Пустынцев таких презирал с детства, но Зину терпел и терпит: за то, что быстро соображает по делу. Трусость вообще развивает сообразительность. – Я и так не сплю, когда подумаю, что завтра они раскрутят счётчик, – посетовал экономный Зина. – И тогда отдавать пятьсот процентов. Это уже штопор – не выйти. Пустынцев и сам не очень спал, дома не решался показаться регулярно – налетал только сюрпризом, даже без звонка, потому что телефон могли слушать элементарно – и по проводам, и в эфире. Но связаться с кокаиновыми делами – ещё гораздо хуже. – Я придумаю. Я уже думаю. Заиграл тот самый карманный телефон – в защищенность которого Пустынцев давно не верил. Но и без телефона не прожить. – Серёжа? Это Галя. Я его нашла! – Хорошо. Молодец. Это далеко? Только без адреса – примерно. |