Онлайн книга «Девять»
|
– Что? Пронесло? Не привык желудок-то? Лучше б кровяной колбасы? Он просто заходился от хохота, наливаясь краской, пока наконец девушка, с которой он пришел, не сказала: – Манек, отстань. Он сел на краешек тахты и услышал, как кожа под ним жутко заскрипела. Быстро опустошил стакан, чувствуя, что у него горит лицо, но те двое были поглощены собой – всякими там щипками и хихиканьем на ухо. Грудастая женщина хохотала во все горло, закидывая назад голову, и ее густые светлые волосы текли на спинку кресла. Та, с которой он пришел, сидела уставившись в свой стакан. В конце концов парочка встала и исчезла в соседней комнате. Потом он много раз во сне убивал того мужчину и овладевал женщиной. Последнее сбылось, и наяву он делал это очень долго, старательно и всегда в той комнате с белым пушистым ковром и осенним парком на стене. Яцек отодвинул кресло и сел напротив. Улыбнулся: – Откуда ты узнал, где я? – А где тебе еще быть? – Мне до трех позвонить надо. – Здесь через площадь есть почта. – Та самая? – Вроде та. – Давненько я там не был. Был почти час дня. По Сталинградской катились пустые трамваи. Между голыми ветками кустов были видны пони в вольере. Темно-коричневые, почти черные, они стояли опустив головы, длинные гривы касались земли, и солнце освещало их с одного бока. Во всем зоопарке не было ни души, кроме нескольких прогульщиков, которые бродили здесь в поисках слона, потому что в слона легче попасть. Но слоны были закрыты. И у Болека тоже на какое-то мгновение пони мелькнули перед глазами. Два пятнышка, вобравших в себя солнце. Белый «пассат» справа собирался его обставить, Болек нажал на газ, загородил ему дорогу и потерял к нему интерес. Снова подумалось о том, что хорошо бы в конце концов завести сына и в солнечные дни водить его в эту зоологию, сажать на пони и щелкать фотки на память. У Болека в альбоме было много снимков, но на них одни только взрослые, если не считать карточек, сделанных тридцать с лишним лет назад, где был изображен он сам в смешной фанерной коляске – ее форма непонятно почему напоминала ему «ситроен-2СV». Или еще тех, где он сидел голышом на одеяле в белой панамке с завернутыми полями. И это все. Потом уже шли только кореша и знакомые. С улицы Ленского ехал на зеленый сто семьдесят шестой. Болек посигналил, надавил на газ, тормознул у него перед носом и буквально через шестнадцать секунд с визгом свернул на развязку, а там вперед по Сталинградской, оставляя слева по борту тоску ментовских бараков в Голендзинове [46] и тот последний дом из красного кирпича на отшибе, где упрямо жили люди, хотя здесь на пять километров вперед не было ничего, кроме цехов, ангаров, пропастей и бездн, заключенных в громоздящихся до небес стальных стенах Фабрики легковых автомобилей, сплошной промышленной зоны до горизонта, линии электропередач и прямой жилы трамвайных путей, по которой три раза в день прибывает сюда резерв тел и три раза же отсюда отчаливает. Сейчас он уже выжимал добрых сто километров, и мимо пролетало все то, чего ему удалось избежать. Площадь около запасного пути сияла множеством цветных крыш. Они сверкали на солнце, как поп-артовская интерпретация морских волн. Болек с презрением вспомнил тот «опель», его бумер летел уже на ста двадцати, а урчал едва в полпинка; теперь Болек с презрением думал о тех, в данный момент редких, одиночках, которые сейчас стояли и ждали, когда он пролетит мимо, чтобы перебежать на другую сторону и с пропуском в руке протопать через главную проходную или через ту, что около прессовочного цеха. На стадионе, несмотря на холод, парни гоняли мяч. Их тела беззащитно белели на заасфальтированной площадке. Еще несколько минут, и пора будет одеваться и идти на очередное занятие в ПТУ, потому что их отцы старели и все больше уставали. Бумер проскочил здание школы. Вдали виднелся просвет Торуньской. Через минуту Болек въехал в цементную тень и встал прямо у железной калитки костела. Закрыл машину, поправил напузник и побежал через двухполосное шоссе. На конечной стояло три «икаруса». Водители ждали сменщиков. Болек вошел в будку из коричневых досок. Несколько мужиков стояли с «Королевским» в руках, мечтая о сигарете, потому что внутри запрещалось, а снаружи был настоящий колотун. Щуплый невысокий парень в лопнувших по швам перчатках потягивал пиво. Его красная непромокаемая куртка с капюшоном была украшена эмблемой «Порше»; на лице – двухдневная щетина, которая заканчивалась под глазами. – Что это с тобой, Пакер, замерз? – спросил Болек. – Нет, воду с утра отключили, не умывался. – Не мог где-нибудь по дороге? – Где? В автобусе? – А, да, – сказал Болек и стал ждать, пока Пакер допьет. Пакер справился мгновенно и кивнул в сторону бара: – Поставишь одну, Болька? – Потом, Пакер. Потом поставлю сколько захочешь. – А что за работа? – Да какая работа. Надо, чтобы ты поехал со мной в одно место и побыл там. – И что я должен делать? – Ничего. Смотреть по сторонам. – Ага, – произнес Пакер и посмотрел сначала налево, потом направо и сказал: – Ну поехали. Болек покачал головой и постучал пальцем по «ролексу»: – Подождем немного. Неохота там стоять. Пакер задержал запястье Болека: – Красивые. Золотые. Хорошо ходят? – Хорошо. Ты так ими все и промышляешь? – Чем-то надо. Невыгодно стало. Одно барахло по две сотни. А у кого что поприличнее, тот уже на автобусе не ездит. – А бросить не хотел бы? – А потом что? На фабрику идти? Поедешь домой со второй смены, закемаришь, а у тебя часы свистнули… Нет, это не для меня. – Есть и другие варианты. – Я уже привык. Может, наладится. Не все же людям жить в такой нищете. Когда-нибудь должны же они разбогатеть, верно? – А самому бы не хотелось? – Что? – Ну разбогатеть. Пакер разложил локти по столу, подперев кулаком подбородок, и посмотрел снизу вверх на Болека: – Не, Болька. Это не для меня. Я чересчур чувствительный. – Ты всегда такой был. Драться не любил. Мне приходилось тебя защищать. Помнишь? – Зато я был быстрый. Тебе приходилось драться, потому что тебя вечно догоняли. – Одно из двух, Пакер. Вот были времена, скажи? В конце концов Болек поставил Пакеру и второе пиво. Дал ему пятерку и ухом не повел, когда Пакер принес свое подогретое пиво, а про сдачу и не заикнулся. Они стояли и вспоминали те времена, когда конечная автобусов и трамвайный круг тонули в буйных зарослях сирени, а по вечерам везде царила зеленая темень, лишь кое-где разведенная желтым светом лампочек; правда, фонари были такие низкие, что разбить их было раз плюнуть. |