Онлайн книга «Девять»
|
– Вот, – и вынул из целлофанового мешка василькового цвета костюм. Повесил его на вешалку рядом со своим бомбером. У пиджака были широкие лацканы, накладные карманы, обтяжные пуговицы, а сзади хлястик. – Мой свадебный, – сказал Болек и пощупал материал. – Глянь, и не помялся нисколько. – Это немнущийся. Сейчас таких не делают, – сказал Пакер. – Должны делать, так, на крайний случай. Я тогда был как щепка. Пакер с сомнением надел пиджак и покрутился перед зеркалом. Пошли в комнату. Рукава были длинноваты, плечи сваливались, а так ничего. – Как-то по-деревенски, скажи? – неуверенно спросил Пакер. – Нет. Сейчас ходят кто во что горазд. Главное – целый и без пятен. Отмоешься, побреешься, вычистишь под ногтями, никому и в голову не придет, что этому прикиду уже лет двадцать. – К этому нужен бумажник. Всегда лучше смотрится, если берешь из галюнка, а не просто из кармана. – А ты что собираешься брать? – спросил Болек. – Я так, на всякий случай говорю. И приличная зажигалка. Не какая-то там одноразовая. – Найдется что-нибудь, – сказал Болек. Они прошли через две комнаты и оказались в гостиной. Сели у столика с початой бутылкой, и Пакер спросил: – Серьезно, он со щенков начинал? – Серьезно. Надо же с чего-то… – Ну да. Если начинать, то уж все равно с чего. – Правильно мыслишь, Пакер, правильно мыслишь. По черному небу за окном летел зеленый пульсирующий огонек, он двигался в сторону Окенча. Болек налил в рюмки, они чокнулись, стекло зазвенело высоко и чисто, и Пакер подумал: «Блин, хрусталь». В «Хучи-кучи» было пусто и тепло. Над баром поднималась струйка дыма. Она поднималась совершенно вертикально и растворялась в полумраке под потолком. Кто пускал дым, было не видно. Беата и Яцек сидели в углу зала. Девушка трогала его за щеку, отводила волосы и снова осторожно касалась щеки. Он казался вдвое старше ее. – Уже засохло, – сказал он. Из-под прилавка вынырнул бармен. Он был высокий, худой, небритый; на них он даже не взглянул. Затушил окурок. Казалось, он с трудом держался на ногах. В данный момент он был похож на Яцека, как его брат-близнец. – Извини, – сказала Беата. – Да брось. Это был хороший день. Хорошо начинался. – Ты не голодный? – Нет. Это он хотел есть. – У меня есть деньги. – Откуда? – Я взяла у матери, когда потом пошла к себе. – Много? – Все. – Ну значит, немного, – улыбнулся он, дотрагиваясь до ее руки. – Она и так меня убьет, когда вернется, – ответила Беата и тоже улыбнулась. Оба были спокойны. Вечер еще не кончился, а ночь не началась. Они могли касаться друг друга, и никому не было до них дела. Посетителей здесь было мало. А те, кто приходил, приходили по делу и сразу исчезали. И длинноволосые, и бритые, и самые обыкновенные, в пиджаках. Но сначала все перекидывались парой слов с неподвижным барменом. Присаживались на высокий табурет. Иногда брали пиво, но допивать не успевали. Они оставляли запах парфюмерии, грязи и бессонницы. Было такое впечатление, что бар работал круглые сутки, хотя во сколько-то там его закрывали. – Как надоест, можем поехать на Волю, – сказал Яцек. – Почему на Волю? – спросила Беата. – Давно там не был. Двадцать шестым или тридцать четвертым до конечной. Там есть кладбища, фабрики. Я люблю туда ездить. Ночью там никого. Он рассказал ей о том, как однажды ночью пошел пешком из центра на Грохов, а потом обратно, но уже не по мосту Понятовского, а по Силезско-Домбровскому и дальше по Сверчевского, Вольской, Полчинской и ближе к утру понял, что очутился за городом, вокруг тянулись поля, все зелено, далеко и плоско, до самого туманного горизонта. И подумал, что хорошо так идти, идти и больше не возвращаться, но потом он, как в сказке, один раз обернулся и увидел алеющее, разгорающееся пурпурным светом небо на востоке и встающий там черный силуэт города. Темный и тяжелый, как скалы. Дворец, «Ма-риот», терминал, «Форум», «Интрако» и все остальное. Они выплывали из мрака словно из океана или из-под земли, и силы покинули его. Он почувствовал, что больше не может идти, потому что ему просто-напросто некуда. Спустился с шоссе на тропинку, что бежала вдоль поля, дотащился до первых попавшихся кустов, свернулся в клубок и заснул, как пес. В полдень его разбудило солнце. Беата спросила, не пробовал ли он повторить попытку. – Нет, это не для меня. Люди должны оставаться там, где родились. На новом месте все надо начинать сначала, а потом человеку начинает казаться бог знает что. А тут фиг. Завидую тем, кто всю жизнь просидел за печкой. Вот это люди. – А другие путешествуют. – Та-а-а. И одни возвращаются, а другие нет. Хочешь еще соку? – Апельсинового без льда. Он направился к бару, облокотился на стойку и что-то сказал бармену. Бармен покачал головой и ответил нехотя, не сводя глаз со стаканов. Яцек сказал что-то еще, и тогда этот тип нагнулся и стал шептать ему что-то на ухо. Беата видела, как его покрасневшие глаза блуждают от одного пустого столика к другому и обратно. Стаканы стукнули о стойку, бармен выпрямился и снова покачал головой, Яцек расплатился и вернулся к своему столику. – Ты его знаешь? – Цаплю? Да. – Вид у него неважный. – Работа такая. Мало двигается, много переживает. – Он переживает? – В прошлом месяце ему раскурочили забегаловку. – Кто? – Плохие люди, детка, плохие люди. В переходе народу стало меньше. Те, кто еще час назад торопливо шли с работы, уже сидели по домам. Павел стоял около сортира и наблюдал за звонившими. Они вставляли карты, выстукивали номера и начинали говорить. Отходили с такими же безразличными лицами, что и до звонка. Некоторые вынимали бумажки или записные книжки, но большинство набирали номера по памяти: привет, как дела, буду через час, дома все нормально, могу не успеть, всего хорошего, поцелуйте меня в жопу. Он читал слова по губам. Женщина в длинной шубе улыбнулась ему, и он испытал секундное смятение, но тут же из-за его спины вышел высокий мужчина, застегивая под пальто ширинку, и направился к блондинке. Она подала ему черный «дипломат», и они под руку пошли в глубь перехода. Павел двинулся вслед за ними, надо же было что-то с собой делать, особенно тут, в этом месте, где каждый появляется на мгновение откуда ему вздумается и лишь для того, чтобы перейти кому-нибудь дорогу и пропасть. Их следы тянутся во все стороны, думал Павел, как паутина, расползаются по поверхности, но в любом случае они рано или поздно вернутся сюда, в центр, в самую середку, ведь двигаться по краям, выбирая четырехугольные, восьмиугольные, округлые и окружные пути, – чистое сумасбродство. Поэтому рано или поздно, как минимум раз в жизни, в этом переходе должны были оказаться все, хотя в нем не было ничего особенного. Абсолютное безразличие, имитация камня, стекло, кое-что из самых обычных товаров: билеты, спички, трусы, прокладки, бритвы плюс пара манекенов – все то же, что и везде, включая солдат, которые не покупают ничего, кроме сигарет. |