Онлайн книга «Амариллис день и ночь»
|
Я попытался вспомнить. Странных ощущений, странных мыслей у меня всегда предостаточно. Может, и было там, на платформе, какое-то мгновение, когда на меня ни с того ни с сего вдруг нахлынула ужасная печаль. Но такое со мной часто случается. – Точно сказать не могу, – ответил я. – Каким же образом вы настроились? – Ну, просто направила на вас свои мысли. – Значит, просто направили на меня свои мысли и установили связь, а потом втянули в свой сон. На такое, знаете ли, не каждый способен. – До сих это обычно не шло мне на пользу. – И часто вы такое проделываете? – Я что, похожа на шлюху? – Да что же вы так сразу обижаетесь! Если я и ляпнул не то, уж не обессудьте – для меня это все внове и очень странно. – Новое и странное может оказаться куда лучше старого и привычного. Я хмыкнул и покачал головой – это, мол, еще как посмотреть. – Говорите, вы три ночи подряд ждали во сне этого автобуса? И при том что даже не хотели в него садиться? Так зачем было ждать? Вас что, заставляли? Она взглянула на меня раздраженно, разве что ногой не топнула. – Этот сон всегда начинается на автобусной остановке. Помните, какие там места вокруг? Уйти пешком оттуда некуда, все слишком ненастоящее. – Ее передернуло. – И такси там не поймаешь, и машину не застопишь – по этой дороге вообще больше ничего не ездит. – Должно быть, за этим что-то кроется? Она вдруг замкнулась, словно ушла в себя. – Что еще вам нужно знать? – Больше, чем вы рассказываете. – Можно я не буду выкладывать все разом? – Все и не требуется. Мне просто нужно узнать побольше о вас и об этом автобусе. Она метнула на меня взгляд исподлобья, довольно-таки неприязненный. – Обо мне, значит. И об автобусе. Что ж, пожалуйста. Как только начинается этот сон, я оказываюсь на этой автобусной остановке и застреваю. Если автобус подъезжает, я уже не могу не сесть в него: выбора нет. Я не хочу в него садиться, но приходится. Так уж устроен этот сон. Ну что, довольны? – Не сердитесь. Вы же хотите, чтобы я поехал с вами на этом автобусе? Ну так и не удивляйтесь, что я хочу разузнать побольше. – О господи, неужели так трудно просто побыть со мной рядом? Я что, стала такой уродиной? – Вы красавица, и, должно быть, просто неотразимая, когда не сердитесь, и я был бы счастлив составить вам компанию, но почему вы выбрали меня? У вас ведь наверняка есть родные или друзья. Почему вы не обратитесь к ним? – Нет таких родных и друзей, которых я могла бы привести в этот сон. – Но меня-то привели! – Послушайте, если для вас это все чересчур, так и скажите. Найду кого-нибудь другого. – Нет-нет, не чересчур… просто у меня ум за разум заходит. Только не обижайтесь, пожалуйста, но вы… вы, часом, не вампир, а? – Я что, похожа на вампира? – Вы похожи на прерафаэлитскую нимфу, но одно другому не мешает. – Ну что ж, пить вашу кровь я не намерена… если именно это вас беспокоит. – Она отвернулась от стенда. – Не люблю бутылки Клейна, – сказала она. – От них начинает казаться, что все бессмысленно. – Однако же вы пришли сюда, к этим бутылкам. Вы что, заранее знали, что найдете меня здесь? – Предполагала. Ну ладно, мне пора. – Она подняла сумку и перекинула ремень через плечо. – А кофе не желаете? – Можно. – По губам ее скользнула улыбка. Я взял у нее сумку, а она тотчас подхватила меня под руку, как старого знакомца. Ну и чудеса. Мы вышли из музея и направились по Экзибишн-роуд обратно, к метро. Она даже двигалась по-прерафаэлитски, будто на ней не футболка с джинсами, а какие-то мифологические одеяния, мало что скрывающие. Давненько мне не доводилось идти с женщиной под руку; грудь ее касалась моего локтя, и я бы не отказался шагать вот так рядом с ней весь день до вечера и дальше, хоть до самой «Бальзамической». Она казалась такой беззащитной, пока молчала. Когда она поворачивалась взглянуть на что-нибудь, я вновь замечал эту округлость щеки и задыхался от желания защитить и оберечь ее. Защитить – от чего? Перед глазами мелькнуло на миг лицо Ленор, и я отвернулся. Интересно, а эта чем добывает себе на кусок хлеба? – Я преподаю по классу фортепиано, – сообщила она, не дожидаясь вопроса. – Это у вас Шопен на футболке? – Мазурка номер сорок пять, ля-минор. – Моя любимая. – Правда? – Правда. – Играете на чем-нибудь? – Нет, просто недавно слушал ее на диске. – В чьем исполнении? – Идил Бирет [20] – она вносит в эту вещь танец и тени. – А ну-ка напойте! – Она прикрыла ладонью нотный стан на футболке. – Могли бы и не прятать – я все равно не разбираюсь в нотах. – Напойте. Или насвистите. Я насвистел, докуда смог, а когда умолк, она проворчала: «Все мимо нот», – но кивнула, и по выражению ее лица я понял, что прошел испытание. – У меня есть эта запись, – сказала она так, словно только что прослушала ее по-настоящему. – А почему сорок пятая – ваша любимая? – Она словно призрак самой себя, словно живет сразу и в прошлом, и в настоящем. – Сочится сквозь себя бальзамом. – Что вы сказали? – Проходит. – Сквозь себя саму? – Ммм… Коляски и туристы, мягкое мороженое и хот-доги наплывали и откатывали волнами. Сгустился вечер, серый и душный, но рядом с ней свет и воздух преображались, как будто камера, отснявшая тот сон, запечатлевала сейчас и нашу прогулку. У самого метро мы завернули в кафе «Гринфилдз», где были «сандвичи на любой вкус», как явствовало из вывески, и столики на открытом воздухе, под навесом. Моя спутница заняла столик, я зашел внутрь и взял нам по чашечке кофе, а потом мы сидели и смотрели друг на друга, покуда мир с супругой и чадами тек мимо нас, потрясая фотокамерами, картами и бутылками минералки и оглашая улицу разноязыким гомоном. Вот прошагал мужчина в шортах и сетчатой майке, напевая в мобильник: «I love you, I love you, I love you…» – Питер Диггс, – представился я, протягивая руку. – Амариллис. – Чуть склонив голову набок и рассеяно пожимая мне руку, она следила за моей реакцией. «Амариллиде кудри не трепал…» [21] – припомнил я, но решил все-таки не цитировать ей Мильтона, а сказал лишь: |