Книга Дела семейные, страница 124 – Рохинтон Мистри

После концерта, после бисирования дядя Джал предложил поздороваться с тетей Дейзи. Мы влились в общий поток людей, который нас вынес с фойе, а оттуда мы прошли по коридору за сцену.

Тетю Дейзи окружило множество людей, они наперебой говорили: поздравляем, великолепная интерпретация, такая свежая и энергичная. Ей дарили цветы. Мы стояли в сторонке, ожидая своей очереди.

Она заметила нас, выбралась из кольца окружавших ее людей, пожала руку дяде Джалу, обняла меня.

— Вам понравилось? — спросила тетя Дейзи.

Я улыбнулся и кивнул, хотя хотел сказать ей что — нибудь, а не молчать, как маленький. Мне хотелось ей сказать, что впервые после смерти дедушки я чувствую себя счастливым.

Дядя Джал преодолел свою застенчивость настолько, что выразил восхищение концертом, но после этого замолчал опять и только смотрел на тетю Дейзи с нескрываемым восторгом.

— Очень мило, что вы пришли на концерт, — ответила она, собираясь вернуться к поклонникам.

Сейчас или никогда!

— Ничуть, — сказал я, — очень мило, что вы нас пригласили и доставили нам такое удовольствие.

Тетя Дейзи просияла; я видел, что мой ответ обрадовал ее. Она и дядя Джал немного поговорили. Она спросила, не хочет ли дядя Джал сходить на другой концерт — у нее есть пригласительные на что-то под названием «Большой балет». Дядя быстро сказал: «Да!»

Я был разочарован, что она не позвала меня, но я понимал, что будет лучше, если они будут на концерте вдвоем. И не сомневался, что это и маме понравится.

Уже уходя, она неожиданно остановилась.

— Вы знаете, сегодня перед выходом на сцену я думала о профессоре Вакиле. Я представила себе, что он сидит в зале.

Я хотел сказать, что я тоже думал о дедушке. Но подумал, что она знает.

ОТЕЦ ЗАСТУКАЛ Мурада, когда тот целовался с девушкой на лестнице. Он входит чернее тучи и объявляет новость маме, которая спешит выяснить, из нашего ли дома девушка и знаем ли мы ее.

— Она не из парсов, — обреченно отвечает отец и выходит из комнаты.

Мама бежит за ним, встревоженно спрашивая, был ли у него разговор с Мурадом, чем закончился и не нужно ли отцу его лекарство от стенокардии?

— Я не желаю доставлять парджатке, иноверке, удовольствие видеть, как я ссорюсь с сыном. У него хоть хватило совести уйти, когда он меня заметил. Но погоди, пусть он только домой вернется!

Угрожающий тон пугает маму перспективой грандиозного скандала. Следующий час она проводит на кухне, чистит и нарезает овощи, готовит обед, нервничает и качает головой, пока не раздается звонок в дверь. Мама быстро вытирает руки и бежит в гостиную, чтобы отец и сын не встретились один на один.

Она входит в гостиную, а дядя Джал складывает газету и уходит к себе. Я чувствую, как маме хочется сказать: «Не уходи, это же и твой дом!» Но она решает промолчать.

— Ну, так что скажешь? — начинает отец, когда Мурад входит.

— О чем? — невинно вопрошает Мурад.

— Та девушка. Кто она?

— О, ты про Анджали — она из нашего колледжа. Мы дожидались друзей.

— Ты всегда целуешься с девушками в ожидании друзей?

Тут, спохватившись, отец понижает голос. Он садится на диван, указывает Мураду на кресло напротив.

— Я не хочу, чтобы мы кричали друг на друга. Это очень серьезно, и я прошу внимательно слушать меня. Эта дружба…

Он откашливается, подыскивает слова.

— Твоя связь с этой девушкой невозможна.

— Какая связь? — Мурад смеется. — Я же сказал, мы просто дружим.

— Девушка, с которой так целуются, не может быть просто другом! Или у тебя с ней роман, что недопустимо, или ты с ней просто развлекаешься, что уже совершенно недопустимо.

— Она тоже развлекается.

Отец хватается за голову.

— Ребенок думает, что игра со спичками — это развлечение. Но мы-то не можем допустить этого. Твои отношения с ней ни к чему не приведут, счастливого конца не будет.

— Мы не думаем о таких вещах, о’кей?

— Видишь? — взывает отец к маме. — Он слышать ничего не желает! От мелочей до серьезнейших вопросов — он ни слова выслушать не хочет!

И снова принимается за Мурада.

— Я предупреждаю тебя: здесь не может быть компромисса. Нормы, законы нашей религии абсолютны, эта индуска не может быть твоей девушкой.

— Это просто предубеждение.

— Ничего подобного. Мой лучший друг был маратх, Вилас Ране, писец. Помнишь, он давал мне книжки с картинками для тебя, когда ты был маленький? Дружить можно с кем нравится, с человеком любой расы или религии, но серьезные отношения, брак, подчинены другим законам.

— Почему?

— Потому, что мы — чистая персидская раса, уникальное явление на этой планете, а смешанные браки разрушают ее.

— Ты считаешь, что ты выше других?

— Ниже или выше — вопрос не в этом. Чистота есть добродетель, которая заслуживает того, чтобы ее сохранять.

Теперь Мурад обращается к маме:

— Видишь? Доказательство того, что он фанатик. У Гитлера были те же идеи насчет чистоты, и смотри, что вышло.

Отец выходит из себя. Больше из-за обиды, чем из — за Мурадова упрямства. Отец кричит, стучит кулаком по чайному столику, жалуется на боли в загрудине и, наконец, в изнеможении откидывается на спинку дивана. Он жалобно бормочет:

— Как могут братья быть такими разными, посмотри на Джехангла: послушный, старательный, любящий, и посмотри на этого — тоже ведь мой сын, а ведет себя как законченный негодяй, кем это надо быть, чтобы родного отца обозвать именем самого большого чудовища двадцатого века?

— Правда, Мурад, — говорит мама, — тебе должно быть стыдно! Нельзя называть отца Гитлером.

— Я и не называл. Вы что, не слушаете? Я сказал, что у него были те же самые идеи насчет чистоты.

Отца семантика не интересует.

— Просто чтобы ты понял разницу, я тебе советую подумать, что выделывала с тобой под лестницей эта иноверка. Девушка из парсов никогда не допустила бы ничего подобного.

— Как умилительно, — фыркает Мурад, уходя к себе. — Можешь разглагольствовать дальше.

Я остаюсь в гостиной, уткнувшись носом в книгу. Мне не хочется говорить отцу, что он ошибается. Фара Арджани с первого этажа-правнучка покойного мистера Ардж, того, кто когда-то враждовал с дедушкиным отцом. На прошлой неделе мы с ней оказались вдвоем в лифте. Мы с ней смеялись, я поддразнил ее, она меня толкнула, я толкнул ее — и скоро мы оказались в объятиях друг друга, прижимаясь и целуясь. Я схватил ее за грудь и, если бы не открылась дверца лифта, она дала бы мне залезть рукой под ее футболку.