Онлайн книга «Русское стаккато - британской матери»
|
Вероятно, Лизбет была другого настроения. Не желая расставаться с предметом, на который собиралась расходовать свои огромные запасы любви, мамаша безо всякой истерики взяла задыхающееся чадо за ножки и потрясла им, словно курицей, чтобы оживить. Скорее всего, Роджер тоже не желал пугать своей синюшностью небеса, а потому из его легких протекло на пол убийственное молоко. Младенец отрыгнул и задышал, сначала с клекотом в груди, а потом физиологически нормально. — Роджер — безобразник! — произнесла Лизбет, когда все успокоилось и ребенок вновь ухватился жесткими деснами за материнский сосок… * * * Мистер Костаки решил съесть еще и десерт. Он выбрал яблочный штрудель и какао — запивать. «Всякое правило подтверждается исключениями», — думал Костаки, глотая почти не прожеванные куски пирога. Можно и на сытый желудок поиграть. Тем более внимание публики будет сосредоточено не на оркестре, а на этих неизвестных литовцах. «Почему нельзя просто сыграть Прокофьева, безо всякого балета», — размышлял Роджер. А все потому, что Миша пытается удивить публику изысками, тогда как, наоборот, простоту являть надо. А где простота — там гениальность, а где гениальность — там нет Миши! Костаки понравился сделанный им вывод, и он, густо отпив из чашки какао с пенками, откинулся на спинку стула… Не прост Миша! Не прост!.. * * * Роджер почти с младенчества осознал, что мать его некрасива и что он сам не милое дитя с обложки журнала «Child». Собственная внешность мальчика по первым годам мало интересовала, он лишь злился, когда, играя со сверстниками, слышал такое: — А моя мама самая красивая… — Нет, моя! — вступал в спор какой-нибудь ребенок. — Моя! — утверждал третий. — Моя мама — уродина! — говорил Роджер. — Она неуклюжая и часто разбивает на кухне чашки! Такое заявление ставило сверстников в тупик. Мальчики и девочки не знали, как относиться к этому прыщавому, со скукоженной физиономией, то ли в герои его записать за то, что он так запросто может про маму свою сказать, то ли поругать его… Второе обычно делали взрослые — чужие мамы и бабушки. — Как же ты можешь так говорить о своей мамочке? — строго внушали соседки Роджеру и поглядывали на Лизбет, сидевшую здесь же, рядом с песочницей. А она, мать, переполненная любовью к своему отпрыску, отвечала в оправдание, что ее ребенок четко определяет пространство и предметы вокруг себя. — У моего мальчика нет иллюзий, и он хорошо отличает прекрасное от ужасного. И что из того, что к этому ужасному он причислил меня — свою мать? Ведь самое главное — любовь! — произносила Лизбет с какой-то особой интонацией в голосе. — Самое главное — мой мальчик меня любит! Здесь все: и мамки, и бабки, а также няньки — соглашались. — Любовь — это главное! Роджер пока не знал, что такое любовь, но ему нравилось, что мать его защищает. «Радость от чувства защищенности можно считать любовью», — решил он… — Да-да, — соглашались все, вспоминая сказку про чудовище и красавицу. Какая душа была у чудища лесного чудесная, а облик прекрасный ему подарила любовь! Общество умилялось от таких рассуждений, а про себя каждый думал, что все прекрасное в сказках, а какая девушка полюбит этого некрасивого мальчишку, когда он вырастет?.. Сообщество и Лизбет жалело. И за то, что с нею приключилось в детстве, и за то, что сама королева в ней участие принимала, а теперь не принимает. А самое главное — Лизбет толстела на глазах, от этого ее мучное лицо наливалось дрожащим тестом и глаз правый уходил в сторону, как у креветки. Кого она теперь привлечет такая?.. Сама Лизбет изменений в себе не замечала, так как не собиралась более своим цветением привлекать мужскую особь. Ей не приходило в голову посетить какой-либо модный магазин и купить новую вещь. Она преспокойно обходилась найденными в гардеробе вещами покойной матери. Ей даже это нравилось — чувствовалась преемственность. Для своего сына она перешила братов костюм. Ей очень хотелось, чтобы дух погибшего брата немножечко перешел и к Роджеру. С этого момента у Роджера стали потеть ладони, и штаны дяди первыми заблестели зеркальной поверхностью. — А кто был мой дядя? — интересовался мальчик, перелистывая книгу из дедовской библиотеки. — Твой дядя, — рассказывала Лизбет, — был прекрасным юношей. — Где он сейчас? — На небесах, — отвечала мать. Роджер подходил к окну и долго смотрел в серое небо, пытаясь отыскать что-то. — А где мой дед? — Вероятно, тоже на небесах. Хотя… — здесь Лизбет запнулась. — Гм… Никого там не видно… — Просто мы живем в плохом климате, — оправдалась мать. — У меня была и тетя? — Евгения. — Она тоже за облаками? — Я так надеюсь. Роджер вновь сел в кресло и раскрыл дедовскую книгу в том месте, где помещалась иллюстрация с подписью: «Сны разума порождают чудовищ». — А где живут чудовища? Лизбет, видя, какую книгу листает ребенок, ответила, что чудовища живут в человеческих фантазиях. Чем богаче фантазия, тем более ее заселяют чудовища! Пожалуй, что на сей раз мать была права, так как Роджеру нередко снились кошмары, а наяву он частенько представлял себе монстров, которых и близко не найдешь в детских книжках. — Ты тоже чудовище? — спросил мальчик у матери. Лизбет расхохоталась, обняла сына, не замечая, как тот скорчил недовольную физиономию. — Я — твоя мать, — ответила. — А разве чудовище не может быть матерью? Роджер вырвался из объятий, при этом книжка дернулась и иллюстрация порвалась надвое. — Ух, уродина! — сказал он. — Я знаю, чудовища живут в аду. Так говорили в церкви. Значит, ад в моем мозге. Лизбет не очень нравилось, что сын ругается. Вместе с тем она сочла его умозаключение интересным для семилетнего мальчика. — Ты тоже попадешь в ад! — вдруг сказал Роджер и, испугавшись, заплакал. — Я не хочу, чтобы ты жила в моем мозгу! Попроси дядю, чтобы он взял тебя к себе на небеса! — Если дядя возьмет меня к себе, с кем останешься ты? Мальчик, размазывая слезу по щеке, разрешил матери побыть на земле еще немного, пока он вырастет, а потом непременно к родственникам за серые облака. Лизбет широко улыбнулась и пообещала, что именно так все и будет. — Только не ко мне в мозги! — взмолился Роджер. Он отправился к себе в комнату, где с помощью скотча склеил картинку, еще несколько минут изучал иллюстрацию, потом закрыл книгу, сел за письменный стол и укрыл рукой голову от воображаемых чудовищ. Он тренировался на всякий случай, если с ним произойдет так же, как в книге… |