Онлайн книга «Земля Злого Духа»
|
– Ой ты, Господи Боже мой! Вот это теплынище. У нас в Чердыне не кажное лето такая водичка. – Вот так зима, козаче! Вот так оттепель – теплее лета, что ль? – Выходит – теплее. – Так и вогулич наш про теплынь говорил, про вечное лето. – Не обманул! – Знать, и про идола златого – не обманул тоже! Есть он тут, идол-то! – Ох, братцы, забогатеем скоро! Домой вернемся – чистые бояре будем. – Гляди-ко, боярин какой выискался! С немытым-то рылом да в калашный ряд. Один Маюни не купался, не хотел обижать духов воды. Просто сидел на бережку, смотрел не пойми куда да время от времени поглаживал привешенный к поясу бубен. Дедов. Удивительно, но озеро оказалось не таким уж и рыбным, в протоке и на реке клевало куда лучше – казаки все же натаскали карасей, щук, налимов, наварили ушицы, напекли на угольях. Еще б соли побольше да хлебушка – и совсем было бы хорошо. – Одначе, тут жито родиться должно бы, – заметил кто-то из казаков. – Коль такое тепло. Лето красное! Вскоре вернулись охотники – запромыслили молодого кабанчика, тут же освежевали, зажарили сколько смогли, а полтуши оставили на бережку, на большом плоском камне, прикрыв от мух листьями папоротников и осокою. Все радовались, один Маюни ходил как тень, хмурился – не нравился ему почему-то сей берег, и озеро тоже не нравилось. Атаман заметил, что с парнем что-то неладное, взял за локоть, заглянув в глаза: – Ты что такой смурной-то? Отрок погладил бубен, хмыкнул: – Да так. Сам не знаю, да-а. Чувствую что-то такое – а что? – Да-а, – протяжно засмеялся Еремеев. – И что же тебе тут не по нраву пришлося? Сосны какие высоченные, озеро, теплынь! Или… – Атаман вдруг стал серьезен. – Людоеды где-то здесь бродят? Эти твои… менквы… – Вот именно, что не бродят! – сверкнув глазами, буркнул остяк. – И не бродили, ничего после себя не оставили – знать, и не было их здесь, да-а. А такое славное место они б не должны пропустить были, заночевали бы непременно. Однако вот не пошли. Испугались кого? – Так нас же и испугались! – Иван потрепал парня по плечу. – Ой, паря, паря. Отдохнуть бы тебе, выкупаться. – И рыба, – упрямо набычился Маюни. – Она-то почему ушла? Кого испугалась? Атаман ничего не ответил, ушел к костру, где уже зачиналась веселая песня. Вот ведь чертов остяк! Все настроенье испортил. И то ему не так, и это не эдак. Еще Афоня Прости Господи тоже такой же ходил, потерянный. Ну, тот хоть – понятно… – Ох, гулял по Волге младой атама-а-ан! – пели казаки. – Младой атама-а-ан, добрый молодец! Хорошая была песня, веселая, правда, с грустным концом – казаки про то знали и до конца не пели, чтоб атамана своего не расстраивать. А то ведь там: – Покатилася головушка буйная-а-а-а! Зачем такие песни петь? Что, веселее ничего нету? – А давайте-ка, братцы, плясовую! Грянули и плясовую, хорошо пели, радостно, а как совсем стемнело, полегли спать – не на бережку, а в сосняке. Так атаман приказал, а ему нашептал Маюни. Вот ведь упертый, не отставал – мол, нехорошее это озеро. Что-то такое чувствовал. В другое время Еремеев бы отмахнулся от всех этих бабьих предчувствий, да только не сейчас – слишком уж все было вокруг необычно. Тепло это непонятное – в начале-то зимы! В Сибири! Менквы… ох и сволочи… – Ладно, уговорил, парень! Почесав шрам, Иван все же сделал как просил остяк: приказал ночевать подальше от озера да выставить караулы по всему сосняку, у полянки, где и спали, подложив под себя армячки – только для того они тут и сгодились, ходить не будешь: жарко, живо по́том изойдешь. Атаман уснул лишь к утру, а до того все ворочался, думал. Раз тепло, раз Обь-река ото льда свободна – тогда зачем и зимовать-то? Дотащить струги бережком туда, где уже льда нету, – да и плыть себе за златым идолом! Чем быстрее – тем лучше. Чего зря в острожке сидеть, соль да порох тратить? С озера вдруг донесся какой-то плеск, вода забурлила… потом все стихло, и Еремеев наконец забылся в коротком сне. Никакие нехорошие предчувствия, слава богу, не оправдались – ночь прошла спокойно, никто спящих не потревожил. Утром светило солнышко, и казаки вновь потянулись к озеру: разложили костер, жарили вчерашнюю рыбу. Кто-то вдруг вспомнил про мясо – на бережку вчера оставляли, на плоском камне. Оставляли. А мяса-то не было! Полтуши словно какая-то тварь языком слизнула. – Может, зверь какой украл? – гадали казаки. – Или караульщики ночью съели? Силантий Андреев махнул рукой: – Да съели и съели, козаче! И ладно, и на здоровьице. Что у нас, рыбы мало? А кабанчика, даст бог, еще запромыслим. Атаману о пропаже не докладывали – неча тревожить по всякой мелочи. Поели, помолилися да, прежде чем пуститься в обратный путь, выкупаться решили. Онисим, молодой казак, разбежался и, подняв тучу брызг, первым сиганул в воду. У самого-то берега, где песочек, мелко было, а в десятке шагов самая глубина начиналась. Онисим добре плавал, как рыба, туда и поплыл… да не выплыл! Просто нырнул и не вынырнул – пропал. То первым Афоня заметил – он плавать не умел: на мели, на песочке барахтался да за другими казаками наблюдал завистливо: вот бы так научиться! Бросился бы, как все, в воду, пару раз озеро переплыл – туда-обратно – то-то бы потом хвастал! Может, попросить Онисима, чтоб научил? Прям сейчас вот и попросить – чего ждать-то? Встав на ноги, юноша замахал худыми руками: – Эй, Онисим, Онисим! Господи… эй, эй! А где Онисим-то? – Да кажись, к тому берегу поплыл. – Да где ж там? А не было Онисима нигде! Лишь на середине озера вода как-то нехорошо забурлила. Красным. – А не кровь ли то, козаче?! Ониси-и-им! Эй, Онисим! Вскипела вода. И – словно на зов – выскочила на поверхность кожистая, покрытая зеленой слизью голова, с длинной клыкастой пастью и маленькими злобными глазками! Под головой угадывалась длинная шея и туловище с короткими хвостом и ластами, словно у морских котиков. Похоже на ящерицу, только раз в двадцать поболе – с пол-амбара, точно! Злобно взглянув на казаков, чудовище открыло пасть… – Спасайся кто может, братцы! Преследуемые ужасным ящером, купальщики вмиг бросились к берегу, и, видя такое дело, Иван живо послал людей за пищалями – да караульные, услыхав шум, уже бежали, уже готовы были к выстрелу. Слава богу, на мели ластоногое чудовище оказалось вовсе не таким проворным, как в глубине, – никого схватить не успело, но на берег вылезло, отвратительное в своей склизкой мерзости и явном желании кого-то сожрать. |