Книга Я стройнее тебя!, страница 81 – Кит Рид

— Я была так рада, когда нашла тебя, что ни о чем уже больше не думала.

Мать и дочь. Они, несмотря ни на что, все еще мать и дочь. Энни раздраженно повышает голос:

— Что мы теперь будем делать?

За долгие годы материнства Марг научилась быть терпеливой.

— Нужно ждать.

Келли с трудом садится на своей каталке.

— Вам, наверно, интересно, зачем нас всех сюда привезли.

Мать и дочь Аберкромби оборачиваются к ней.

— А ты что, знаешь?

— Свиньи не могут быстро двигаться, зато…

— Не называй себя так!

— Не кипятись, мама, это, типа, шутка.

Келли договаривает:

— …зато они хорошо соображают. Там, в Веллмонте, я не только полировала ноготки. Я была очень внимательна. И мне удавалось кое-что подслушать. Я… А-ах… — Должно быть, ей больно об этом вспоминать. Она откашливается.

Стоит тишина, и мать с дочерью ждут, пока она возьмет себя в руки.

— Вы знаете, что они решили не заставлять меня худеть?

— Ах, Келл.

— Они вовсе этого и не хотели. Я им нужна была толстой.

— Толстой! — громко говорит Энни. — Толстой! Для чего же это?!

— Откуда ты знаешь?

Келли отвечает сначала на вопрос Марг.

— Какое-то время, конечно, они делали всякие хитрые штучки, сажали меня на диету из одного риса, так что меня тошнило лишь от его вида. Симпатичная одежда, в которую мне было не влезть, ну, знаете эти старые приемчики? Но так продолжалось только первые несколько месяцев. Потом они начали стыдить меня и старались выработать рефлекторное отвращение к еде, ну, представляете, били плеткой, как скотину. И все это время меня кормили «особыми диетическими блюдами». И как бы я ни старалась похудеть, ничего не получалось, а они постоянно доводили меня до отчаяния.

— Бедная девочка.

Когда Келли вот так поднимает голову и бросает яростный взгляд, она похожа на едва оперившегося орленка.

— И вскоре я заметила, что даже если я съедала только половину того, что они приносили, то все равно прибавляла в весе… Не знаю почему, но я постоянно толстела! Потом мы с Энни попытались бежать из тюрьмы и оказались в их жуткой Сибири.

— Неужели все так ужасно?

— Ну, более-менее. Вот тогда-то они перестали церемониться. — Энни хочет остановить ее, но Келли взглядом заставляет ее замолчать. — В палате для нарушителей им больше не нужно было притворяться. Они добились того, чего хотели, и перестали делать вид, что стараются привести меня в норму, и сосредоточились на своей основной задаче. Они приносили вкусные мелочи в самые неожиданные моменты. И каждый раз я ложилась спать, а проснувшись, обнаруживала рядом поднос с обедом, и так я питалась пять-шесть раз в день, а ночью съедала еще пару ужинов. Через некоторое время они уже ничего не скрывали. Эти гадины приносили еду, садились вокруг и смотрели, как я ем. Приглашали своих приятельниц, Преданных с других этажей. Они приносили столько, сколько мне удавалось умять за один присест, а потом еще, а когда зашкаливало даже мой внутренний счетчик, они ставили мне капельницу, а это первый пункт на пути к желудочной трубке.

Энни в ужасе хватает мать за руку. Она дрожит так сильно, что дрожь передается и Марг.

— К счастью, я свое дело знаю великолепно, — Келли как-то странно хихикает. — Так что вчера они, как мне кажется, чему-то очень обрадовались, когда поставили меня на весы. Они визжат. Они звонят по телефону. Приходит делегация. Они стоят по ту сторону зеркала, прозрачного с одной стороны, и я их не вижу, но комната освещена ярко, и я понимаю, что они смотрят на меня. Слышать их я тоже не могла. По ту сторону зеркала двигаются тени, а в это время на моей половине… — она кашляет, — на моей половине — как же это отвратительно! — врач снимает с меня простыню. Да, снимает, и мне так неприятно: он же показывает тем типам за зеркалом все мое хозяйство. — Она замолкает.

Марг произносит то, чего и ожидают в таких случаях:

— Как же это гнусно.

— Вот именно. — Келли садится и выпрямляет спину. Она переходит на шепот, давая понять, что сообщает им тайну. — Как мне кажется, ради этого все и делается.

— Так что, кто-то хочет, хм, смотреть на тебя?

— Надеюсь, что только смотреть!

— Говнюк!

— Следи за выражениями!

— Замолчи, мама.

Келли некоторое время подбирает слова, а потом продолжает:

— Так вот, те типы, которые смотрели с той стороны зеркала, уходят, и доктора тоже, а потом входит эта тупая Преданная, которой поручили мной заниматься, и вместо того чтобы закидывать мне в рот еду, будто уголь в топку, и гадко усмехаться, пока я ем, она ведет себя необычайно вежливо. И говорит мне совершенно ужасную вещь.

— Что она говорит, Келли?

— Так вот. Ведь раньше эта Преданная Сестра обращалась со мной хуже некуда, так? Она просто сияет. Хлопает меня по плечу и приговаривает: «Знаешь, мы тобой очень гордимся». Жутко, правда? Потом она отвозит мою каталку в душ, моет меня и одевает вот в эту новую рубашку. Посмотрите, она розового цвета. — Келли откидывает простыню с цветочным рисунком и поднимает бледное плечо, чтобы они все увидели сами. Розовые кружевные оборки каскадом спускаются по груди и глупо свисают с ее бедер, будто балетная пачка. — Потом она моет мне над раковиной волосы, а когда я пытаюсь хоть что-то выяснить, пока она суетится вокруг меня с косметикой и с щипцами для завивки, она только и приговаривает: «Мы все так рады за тебя», — а мне совсем не радостно, я думаю: «Вот дерьмо-то какое!»

— Что за выражения! — Марг прикрывает рот. — Прости меня.

— Я думаю: «Вот дерьмо, с чего бы такой, как ты, радоваться за такую, как я?»

— Да, мама, так это и называется.

Келли взволнована; она продолжает, изображая все голоса:

— И вот эта глупая баба говорит: «Все в Веллмонте радуются за тебя!» Я ей отвечаю: «Что за чушь!» — а она: «Да нет же, правда. Наша обитель удостоилась великой чести. Хочешь узнать почему?» А я и спрашиваю: «Почему?» И вот, когда я уже сама не своя, потому что мне интересно, к чему меня мыли и наряжали в сорочку с оборками, она смотрит с шаловливым видом и молчит. Ждет, чтобы я унижалась, умоляла и тому подобное. Ну, представляете, прикрывает рот пальцами, как будто в ней так и бурлит какой-то огромный секрет, и, как колдовское зелье из котелка, рвется наружу. Я лежу и ломаю голову, а она стоит и ничего не говорит. Хочет, чтобы я ее упрашивала. Но упрашивать кого-то — не в правилах Келли Тейлор, так что я молчу и молчу, а ее уже трясет. Ей так не терпится, чтобы я спросила, и тогда она сможет похвастаться.

— Кошмар, — говорит Марг, не совсем еще уловив суть дела.

— Наконец она больше не в силах сдерживаться, и выкладывает все начистоту, в какую же задницу я попала!