Онлайн книга «Пастух своих коров»
|
— Сам небось нажраться хочешь, — засмеялся Митяй. — И это тоже. Только Ксюша не допустит. — Давай я тебя лучше отхлещу, — нарушил нечаянное молчание Яков Семенович. — А что это вы размахались? — спросил Шурик. — Здоровая такая получится. — Вон князь, архитектор. Ему видней, — подначил Митяй. — Ничего не здоровая. Крестовик четыре на четыре. И в высоту полтора квадрата. И шатер шесть метров. С куполом и крестом получится метров тринадцать. С половиной. Леша, у тебя дом какой высоты? Леша Благов, уткнув лицо в ладони, соскочил с полки и толкнул дверь. — Восемь, — выдохнул он. — Вот видишь, — сказал Георгий. — А доминировать над местностью кто будет, Пушкин? На следующее утро Нашивкин глянул в окно и удивился — пусто было на стройплощадке, только Белка, коза Митяя, жевала рабочую рубашку Ваучера. Ближе к вечеру появился и сам Ваучер, притащил на плече мангал, медленно стал собирать щепу. Сел на обрезок бревна, зажег прозрачное пламя. Пришел Леня в чистой клетчатой рубашке, застегнутой на верхнюю пуговку. Он принес эмалированный таз с шашлыком и шампуры. Сновала туда и обратно Нинка, что-то приносила, хлопала себя по лбу, возвращалась и опять приносила. — Что смотришь, никак не оторвешься, — сказала Валя. — Большая пьянка будет. А тебя не позвали, — неожиданно добавила она. — Что меня приглашать, я не чужой, — пожал плечами Нашивкин, — да и толку… — А ты сходи, ничего, — улыбнулась Валя. — Скажи, Таможня дала добро. Когда втихаря, — объяснила она, — за тобой не уследишь. А в обществе — все равно много не достанется. — Ну что, отцы, празднуете? Закончили, что ли? — Андрей Иванович протер очки. — Все говорят, что правды нет в ногах. Но правды нет и выше, — продекламировал Шурик и подвинулся на скамеечке. — Садись, Андрей Иванович. — А как все-таки будет называться ваша колыбель революции? Имени кого? — Действительно, князь. Ты об этом подумал? — сказал Митяй. — Ты хоть знаешь, что строишь? — Как же не думал, — бодро ответил Георгий и погладил по плечу Ксюшу. — Ты не замерзла? Николай Угодник — самый подходящий святой. Покровитель рыбаков… — Ну-ну, — усмехнулся Митяй, глянув на Якова Семеновича. — Путешествующих… — В общем, — засмеялся Леша, — посвятили часовню Кольке Терлецкому. — Он, гад, вчера цепь от бензопилы чуть не спер, — вспомнил Ваучер. — Вертел все, разглядывал, а потом гляжу — хочет в карман положить… — Ему наша цепь не подойдет. У него «Дружба», — заметил Митяй. — Все равно… — А назовите — Храм Христа Спасителя, — предложил Андрей Иванович. — Лужок удавится. — Путешествующих, — повторил Георгий. — А вы разве не кочевники? Одной ногой в Москве… — Правда, — сказал Леша. — Я и посты здесь не соблюдаю. — Ты бы вообще молчал, — рассмеялся Митяй. — Расскажи лучше, как тебя звездили. — Когда это было! В младенчестве. Я и не помню. — Что это? — заволновалась Ксюша. — Расскажите. Ну, пожалуйста! — Я расскажу. — Митяй повел плечами. — Леха у нас мажор. Папаня у него был крупный обкомовский партюган. И был у них такой обычай: как родится в их тусовке ребенок, они собирают бюро обкома, кидают в рюмку генеральскую звездочку, читают свои тезисы, потом цепляют звездочку младенцу на распашонку и нажираются импортной водкой по самую завязку. — Врет всё, — усмехнулся Леша, — но в общем похоже. — Кому все-таки часовня? — напомнил Андрей Иванович. — Богомола надо позвать, — предложил Шурик. — Он все и расскажет. Митяй повел бровью: — Леня, сходи. — Не надо ходить, — сказал Андрей Иванович. — Вот сейчас выпьем, я и пойду как раз мимо выселок. Позову. Мангал дымил, отгонял комаров, но тепла не давал. Леня с Шуриком раздули костер. В ранних сумерках замерцали две фигуры. Макар и Евгения Георгиевна подошли к костру. — Ой, как у вас тут… хорошо. Здравствуйте, кого не видела. — Садись, Женечка, — уступил сосновую чурку Яков Семенович. — А я, я — костер поправлю. — Правильно мыслите, — сказал Макар, — конечно же, Николай Угодник, если по справедливости. Я, правда, — он замялся, — пишу икону «Всех скорбящих Радость». Мне показалось, так точнее. — Ребята, только без самодеятельности, — серьезно сказала Евгения. Ты, Георгий, на что благословения получал, на Николу? Тогда должен быть Никола. Не надо с этим шутить. А зять мой… То-то я смотрю, прячет. Я ж тебя просила: Макарик, покажи. — Давай, Женечка, выпьем, — сказал Георгий. — Эх, братцы, что бы мы делали без русских женщин! Замерзла, Ксюша? «Много бы чего», — подумал Яков Семенович, но промолчал. — А все знают, — Евгения отпила глоток, — что Николай Угодник — это Дед Мороз? — Все, — сказал Шурик. — А ты расскажи, тетя Женя, — попросил Митяй. — Не все ж такие умные. Евгения рассказала о житии Николая Мирликийского, о его подвигах. — Так что, ребята… — Кайф, — сказал пьяный Леша. — Какой кайф! — И запел: В лесу родилась елочка, В лесу она росла… Но песню почему-то никто не подхватил. — Вот вы говорите — чудеса, — раздался голос из темноты. — А я видел чудо собственными глазами. Не дай Бог! — Это ты, Сан Саныч? — вгляделся Митяй. — Что так поздно? Уже и шашлык весь съели. Или Таможня добро не давала? — А Таможня здесь, Дима, — откликнулась Валя, сверкнув очками. — Ну, налейте моему, а то ему уже чудеса мерещатся. — Правду говорю, — сказал Нашивкин, степенно принимая стакан. — Когда я на базе еще работал. — Не надо, Саня, — поежилась Валя. — Нехорошо все это… — Вот как раз в июле, — продолжил Нашивкин, — нет, вру, в августе. После захода солнца стояли мы с юнгами на плацпарадном месте, на линейке, по-простому. Дело шло к отбою. Тут она и появилась. Точно такая, как на картинках. Или в кино. Здоровая такая, четыре иллюминатора, а из них — прожекторы, весь лес аж белый. Бесшумно так приземлилась и свет погасила. Стою — ни живой ни мертвый и только бормочу: «Господи, твоя сила, Господи, твоя сила…» — откуда только слова взялись. Юнги мои, ребята молодые, бросились было к ней, да так и замерли. Не пускает. Сам воздух не пускает. Сколько времени так прошло — не могу сказать. А только она поднялась тихонько и ушла сквозь лес… — Тут рядом, на Волге, разлом. Я читал в интернете, — сказал Шурик. — Тектонический, — пояснил он. — Отсюда и чудеса. |