Книга Что случилось с Гарольдом Смитом?, страница 59 – Бен Стайнер

Я снова сполоснул лицо. Вода пахла мочой.

Я снова взглянул на себя в зеркало. Неужели все? Что с тобой случилось? Ты, то есть я, Винс, маленький человек, песчинка – что чувствуешь ты теперь? Со стороны глянешь – вроде ничего. Что такого страшного может твориться в этой емкости между ушами? Обыкновенная черепушка, мало ли что там в ней гремит.

Я опять сполоснул лицо. Вода была холодной. И чистой.

Я слизнул каплю с руки. Никакая не моча. Моча на полу, я стоял в луже мочи: внизу на ноге я почувствовал теплую струю.

Кто-то успел на меня помочиться.

Я снова взглянул в зеркало. Что-то переменилось. Мое изображение сползло набок. Вместо моей рекламы с трещиной посередине в зеркале отражались уже две рожи.

Первая, – моя. А вторая?

Симпатичная и мерзкая, сладенькая и кислая, проницательная и тупая одновременно. Я его знаю. Но что-то в нем изменилось. Что именно? Ах да, теперь ясно.

На голове стало меньше волос.

И он меньше похож на ирокеза.

Черт.

– Хороший мальчик?

Если вернуться к моим размышлениям двумя абзацами выше – насчет пропасти. Само собой, бывает ниже некуда – но как я узнаю, что уже долетел? Может, я еще лечу? К тому же внизу может оказаться не твердая поверхность, а что-нибудь вязкое – зыбучий песок, например. А может, дно твердое, но оно как крыша лифта, который едет вниз бесконечно долго.

Первый этаж – дзынь – неудача.

Едем дальше.

Подвал – дзынь – беда.

Едем дальше, подбирая синонимы по словарю.

Подземелье – дзынь – полная безнадега.

К черту синонимы. Мой этаж.

ПАВИЛЬОН: ТУАЛЕТ – ВЕЧЕР

Винс споласкивает лицо.

Видит в зеркале чужое отражение.

Оборачивается. Это ДАЗ. И с ним еще два панка.

ДАЗ

Хороший мальчик?

ПАВИЛЬОН: КОРИДОР – ВЕЧЕР

Винс бежит по коридору от Даза и его дружков. Даз хватает Винса и швыряет его об стенку.

Винс с ужасом наблюдает, как Даз набирает полный рот мокроты.

Затем Даз отглатывает водки из бутылки, щеки его ужасно надуваются. Даз хватает Винса за волосы, «целует», жидкость течет Винсу в рот.

Винсу приходится глотать. Он выплевывает остатки.

ДАЗ

Я – Антихрист!

ВИНС (отчаянно)

Нет, ты – Найджел!

Даз застывает, понимая, что его разоблачили. Ярость охватывает его. Он бьет Винса головой в живот. Винс складывается пополам и падает. Даз злобно пинает Винса.

ИЗОБРАЖЕНИЕ ТУСКНЕЕТ, НАПЛЫВ В ЗАТЕМНЕНИЕ И ТИШИНУ

Как-то я читал книгу. Там говорилось примерно так.

Мгновения нашей жизни приходят и уходят. Но краткими вспышками они все равно существуют, и эти краткие вспышки – и есть настоящее. Мгновения уходят, но не исчезают бесследно: они сохраняются, просто в другой форме, обретая собственный онтологический статус: образы – застывшие, но не холодные, фотографии нашей памяти. Этот альбом мгновений и составляет наше прошлое. Мгновения живут в нас и мерцают: иные стираются из памяти, иные уплывают, но есть мгновения, которые упорно сидят в нас, и за некоторые, драгоценные, мы цепляемся, ностальгически их пересматриваем – вечером, в тишине, когда выключен свет.

Но, как все фотографии, они тускнеют.

Задача художника, творца – та же, что у коллекционера бабочек: поймать сачком красивую бабочку-мгновение, полюбоваться ею, и – вот она, мистика, алхимия творчества: повернуть вспять потускнение, снова наполнить мгновение красками, как если бы оно порхало, трепетало всего несколько секунд назад, а потом сделать следующий шаг – вернуть фотографию к реальной жизни. Конечно, такая реальная жизнь уже не будет прежней: бледная копия, натуралистический портрет, написанный по памяти.

И навсегда останется метафорой.

Вопрос: удачна ли эта метафора? И, что особенно важно – я уже о своей книге, – можно ли гордиться такой метафорой?

Как-то лет через десять после этой ночной фантасмагории, одним воскресным утром я лежал в постели и страдал похмельем. Накануне мы выпили с друзьями – ну, не знаю, по бутылке водки на брата, наверное. Мне нужно было спустить пар: я замучился с рекламой джинсов одной очень известной фирмы. Меня заклинило, я уже задержал заказ на неделю, а в голове было пусто.

Посыл маркетологов в таких случаях – как мертвому припарка.

«Будь самим собой» – вот и все. Из этого я должен был сделать рекламу джинсов.

И вот я лежу в кровати, то проваливаясь в сон, то вновь просыпаясь: а бабочки-мгновения моей жизни порхают вокруг меня, и вдруг одна садится, садится мне прямо на нос.

Точно.

И воспоминание о той ночи прорвалось в мою память, прозрение в славном «Техниколоре»: я вскакиваю с кровати, подбегаю к столу – и я на полпути к богатству. Господи, во что же превратилось воспоминание о величайшей ночи моей жизни?

В рекламу джинсов.

ПАВИЛЬОН: КОНЦЕРТ ПАНКОВ – ВЕЧЕР

КРАСИВАЯ ПАН КУШКА на концерте. Ей скучно до смерти.

Два панка пытаются ее разговорить, но она отшивает их сердитым взглядом.

И тут один КРАСИВЫЙ ПАНК подходит к Джоанне, хочет что-то сказать, но не решается, видя тоску в ее глазах.

Он срывает с себя драный пиджак, бросает на пол. Долой темные очки. Не отрывая взгляда от девушки, парень вытаскивает из уха английскую булавку.

Другие панки смотрят.

Красивый панк продолжает раздеваться: долой панковский галстук, рубашку… и вот он уже стоит перед ней с голым торсом.

Единственное, что на нем осталось, – обтягивающие фирмовые джинсы.

Взгляды присутствующих обращены на парня. Он вздергивает руку – жест Траволты – и панк-музыканты замолкают.

Из динамиков раздается музыкальная тема «ЛИХОРАДКИ СУББОТНЕГО ВЕЧЕРА». Панки посмеиваются, но наш герой настроен серьезно.

Он начинает свой искрометный диско-танец.

Жестом приглашает девушку присоединиться.

Та смущена, а потом тоже снимает темные очки и начинает танцевать.

Панк-музыканты подыгрывают тему «Лихорадки субботнего вечера» в ПАНКОВСКОМ СТИЛЕ.

Панки танцуют.

ОСТАНОВКА КАДРА

ТИТР: ДЖИНСЫ ТАКОЙ-ТО ФИРМЫ. БУДЬ САМИМ СОБОЙ.