Книга Экстрим по праздникам, страница 34 – Марина Серова

Давай выпьем, что ли.

Галя говорила тише, чем Коля. Раздалось бульканье, звяканье рюмок, чавканье.

Пару секунд было тихо. Потом снова заговорила Галя:

— Принеси мне ее сумочку и пакет.

Шевелись. Что ты, как муха сонная?

Кроме кошелька с фальшивыми деньгами, в моей сумке валялась всякая мелочь: губная помада, пудра, расческа. Через минуту Галина обрадованно зашептала:

— Смотри, сколько денег. Забери и спрячь их в кастрюли. А паспорта-то нет, наверное, он у нее где-нибудь спрятан. Ну да ладно, он нам на фиг не нужен. О, коробочка… Интересно, что в ней?

Раздалось шуршание вскрываемой обертки моего «подарочка». Ну-ну!

— Ой, что еще за хрень? Больно-то как!

Что она сюда напихала? Вот овца! Тварюга!

Еще с минуту Галюня посылала проклятия в мой адрес.

— Ты смотри, какая мразь. Зачем она так сделала? Наверное, подарочек для родственников с сюрпризом решила сделать.

Пошутить захотела. Идиотка какая-то.

А это что за гадость? Батарейка, что ли?

Я усмехнулась. Вовсе не гадость и не батарейка, а конденсатор. Не надо лазить, куда не просят. Током Галину, конечно, стукнуло, но это для нее все равно что для слона — дробина. Мощность маловата.

Коробочку вскоре успешно вскрыли.

— Ты аккуратней там. Взорвется еще сейчас к чертовой матери, — волновался за жену Колюня. — А может, она террористка?

— Какая она, на хрен, террористка!

У нее на морде написано, что она дура деревенская. Да не переживай ты! И прекрати хватать меня за руку. Можно подумать, что ты меня плохо знаешь. Меня же ничего не берет. Значит, у меня ангел-хранитель хороший. Кстати, поставь чайник, кофе попью, а то я спать почему-то захотела.

Смотри-ка, фотоаппарат. Какой симпатичный! А наш как раз сломался, вот и покупать не надо. Вроде бы у нее больше ничего нет. Наверное, вещи в камере хранения оставила. А интересно, к кому она приехала?

— Ты даже не спросила! — ужаснулся Коля. — А вдруг она к Серегиной жене приехала? Она же говорила, что к какой-то родственнице, и вроде на их окна смотрела. Их сроду дома по ночам нет, все по клубам да казино мотаются. Если мы с их родственницей что-нибудь сделаем, то нам конец. Серега нас с потрохами сожрет.

— Да брось ты ерундить! Волков бояться — в лес не ходить. Серега ни о чем не узнает. Сделаем так, как будто у нее на лестнице все сперли. Сколько раз с рук сходило, и вот именно сегодня нам не повезет? Чепуха, не верю. Да не трясись ты так, мужик называется! Кстати, чего она там затихла-то? Надеюсь, не крякнула. Вот покойников нам здесь точно не нужно.

Хотя говорят, что покойники — к деньгам.

Я нажала на ручку сливного бачка и, подождав секунд десять, бодрым шагом вышла из туалета.

Толкачевы сидели за столом и готовили себе кофе. Моя сумка с пакетом висели на прежнем месте в коридоре. Естественно, ничего ценного в них уже не осталось. Все, вероятно, уже лежало в кастрюлях. Мимоходом я глянула в зеркало — выглядела я просто прекрасно. Это сразу заметили Толкачевы. Галя осторожно спросила:

— Вам лучше стало? Вы, кажется, протрезвели.

— Я себя прекрасно чувствую, как будто и не пила, — заверила их я. — Ну, продолжим?

По удивленно-недовольной физиономии Галюни я поняла, что ожидали они совсем другого. Наверное, надеялись, что я выйду из туалета, держась за стену, и слабым голосом попрошусь спать. Не дождетесь. Гулять, так гулять!

— Вы что, совсем не хотите спать? — поинтересовался Коля.

— Ну что вы, я теперь до утра могу просидеть. У меня такой организм странный.

Могу очень много выпить, прямо с ног валиться буду, а пройдет несколько минут, и я снова как огурчик. Я же из Сибири! Нас, сибиряков, ничего не берет! У нас там у всех ангелы-хранители очень хорошие.

Я победоносно посмотрела на Галюню.

Выглядела она не очень.

Теперь я понимала, чем вызвано такое беспокойство с их стороны — лекарство начало действовать в обратную сторону, и у супругов буквально слипались глаза. Поэтому они и решили выпить кофейку. А тут еще я появляюсь — трезвая, как стеклышко. Когда я сказала про ангела-хранителя, Галя заволновалась и посмотрела на мужа.

Колюня прислонился к стене и с отсутствующим видом взирал на все происходящее. Галюня упавшим голосом произнесла:

— Лина, а; может, вам домой пойти?

Мы что-то спать захотели.

Я возмутилась:

— Вот уж здравствуйте! Мне ж идти некуда, и дома у меня в этом городе нет. А вы обещали оставить переночевать. Нет, так не годится! Я, кстати, есть захотела. А вы все съели, пока я по туалетам бегала. Могли бы оставить немножко.

Я залезла в холодильник и, полазив по кастрюлям и тарелкам, достала масло, сыр, копченую кету и оставшуюся колбасу. Взяла хлеб из хлебницы и села за стол делать бутерброды. Коля стекал на пол по стене.

Галюня почти валялась на столе — ни руки, ни ноги ее не держали, но от моего произвола у нее от удивления глаза полезли на лоб:

— Не слишком ли наглеешь, девка, а?

Она хотела встать со стула, но у нее это не получилось. Вот и славно! А мозги у обоих останутся ясными еще какое-то время, и это мне на руку. Что ж, вперед, Охотникова!

— Ну что, господа Толкачевы, как вам фотоаппарат — понравился? А то ведь у вас нет, фотографировать нечем.

— Что ты плетешь, дура? — еле ворочая языком, подал голос Колюня.

Я вскочила со стула и нанесла Коле сокрушительный удар в челюсть. Он рухнул на пол вместе с табуреткой, и больше я его не слышала до конца вечера. Парень мне особо и не был нужен.

— Ты что делаешь?! — вякнула Галюня и тоже хотела было вскочить, но я схватила ее за плечи и практически без применения силы усадила на прежнее место.

— Не надо дрыгаться. Ну что, Галчонок, побеседуем? Или как? Может, тебя сразу в милицию сдать за все твои проделки? За то, что ты воровством промышляешь… У меня-то деньги и вещи ведь сперла, а? А еще за то, что вы с супругом одну женщину шантажировать надумали.

— Тебе чего от меня надо? — хмуро спросила Толкачева. Она даже и не думала оправдываться.

Я решила сразу взять быка за рога:

— Мне нужны фотографии, которыми вы шантажируете Лину Кечаян. Если ты мне их сейчас не отдашь, то пеняй на себя.

Галя весьма правдоподобно возмутилась:

— Какие фотографии, какой шантаж!

Да за кого ты меня принимаешь, сопля малолетняя, дура недоделанная!

Я врезала и ей — раскрытой ладонью по уху — весьма болезненный, но быстро приводящий в чувство прием. Она охнула и схватилась руками за голову.