Книга Стоиеновая певичка, или Райский ангел, страница 38 – Наоми Суэнага

Я сразу всё поняла.

Слова песен, которые она якобы хотела переписать под мою диктовку, — всего лишь предлог. На самом деле ей нужны мои аранжировки.

— Стой! — крикнула я и схватила её за руку.

Вокруг нас мигом собрались любопытные кумушки-покупательницы. Я отпустила руку Кахо.

— Как прикажешь всё это понимать? — спросила я, изо всех сил стукнув ладонями по татами.

Передо мной лежала стопка моих нотных записей. Я привела Кахо к себе в квартиру, где мы могли спокойно поговорить. Пора наконец с ней объясниться.

— Так ведь если бы я тебя по-честному попросила, ты бы не сделала для меня копий. Поэтому… Знаешь, мне тоже несладко приходится. Жить-то на что-то надо.

— В таком случае ты — воровка!

Аранжировка стоит больших денег, и для исполнителя без имени эта сумма оказывается совершенно запредельной. Но именно поэтому певец тщательно отбирает свой репертуар, и аранжировка делается в той тональности, которая максимально соответствует регистру и тембру его голоса. Можно сказать, аранжировка для певца — это всё.

Тем не менее существуют горе-исполнители, которые предпочитают пользоваться чужими нотами, а сэкономленные таким образом средства тратят на сценические наряды. Ориентируясь на этих плутов, иные алчные оркестранты самочинно снимают копии с нот, принадлежащих тому или иному певцу, и потом за небольшую мзду загоняют их другим исполнителям. Такая практика получила широкое распространение, поэтому неудивительно, что в глазах публики все безвестные певцы выглядят проходимцами.

— Но ведь все эти нотные записи достались тебе бесплатно. Не думай, Ринка, я всё знаю. Про старого развратника, который к тебе неровно дышит и поэтому ничего с тебя не берёт, хотя другие платят ему, как миленькие. Пользуясь этим, ты нахапала у него аранжировок почти на миллион иен, разве не так?

Желая припереть меня к стенке, Кахо не стеснялась в словах. Да, действительно, аранжировки достались мне даром. И композитор Тэруо Хикари даёт мне уроки вокала бесплатно. Но любовная связь тут вовсе ни при чём. Между людьми могут существовать и иные отношения, например духовная близость. Впрочем, объяснять такие сложные вещи теперешней Кахо бесполезно — она всё равно не поймёт.

Изо всех сил стараясь приглушить в себе неприязнь к распоясавшейся Кахо, я говорила с ней спокойным тоном, но слёзы досады против воли катились по моему бесстрастному лицу.

— Хорошо, предположим, всё, о чём ты говоришь, — правда. Но тебе-то самой не стыдно снимать копию с нот, которые, как ты с презрением утверждаешь, достались мне нечестным путём?

— Уж кому-кому, а не тебе меня упрекать! — огрызнулась Кахо.

— Да и вообще, зачем тебе мои ноты? Ведь я пою только энка. Ну, получишь ты эти аранжировки, а дальше-то что?

— С энка легче найти работу. В оздоровительных центрах джазовой певице делать нечего. Эти песенки мне нужны только для заработка, а джазом я буду заниматься параллельно. Настоящее искусство должно оставаться свободным от всякой меркантильности. А чтобы петь энка, мне вполне достаточно твоих копий.

— Но ведь это — надругательство над музыкой!

— Какое ещё надругательство? Я же говорила: ради джаза мне умереть не жалко. Что, скажешь, не говорила?

— Это — твоё дело. Можешь хоть удавиться со своим джазом. Но зачем же превращать энка в орудие для достижения корыстных целей?

— Ты уж извини, Ринка, но меня с души воротит от твоих энка.

— Скажите, пожалуйста! А вот для меня в музыке не существует нелюбимых жанров. Есть только отдельные нелюбимые произведения. И вообще, Кахо, знаешь, кто ты такая? Жалкая зелёная гусеница! Слабаки вроде тебя не способны сохранить свою человеческую суть. Всё, с меня довольно. Я не желаю тебя больше знать. Нашей дружбе конец!

«Как-то это по-детски прозвучало: "Нашей дружбе конец!" — подумала я. — Похоже, мои благие намерения потерпели крах».

Выставив Кахо вон, я изо всех сил захлопнула за ней дверь.

— Жадина! — прокричала она мне с лестничной площадки и, цокая каблуками, рванулась по ступеням вверх.

Я прислонилась к двери и закрыла глаза. Мне было грустно.

А ведь я считала её своей подругой, единомышленницей.

Кахо изменилась. Стала типичной вымогательницей. Всё-то она норовит получить даром — ноты, уроки, пятое, десятое. Только и знает, что клянчить: познакомь меня с тем-то, уступи мне то-то, заплати за меня, дай, дай, дай. Противно!

Куда же подевалась прежняя гордячка, которая не пожелала принять от меня милостыню и с вызовом вернула протянутую ей купюру, высморкавшись в неё? Человек — хрупкое существо, его легко сломать. Вот и Кахо, та, какой она была в день нашего знакомства, сломалась. От прежней Кахо осталась одна лишь видимость, повадками же она напоминает свинью. Хрю-хрю, чем бы тут у вас поживиться? Не найдётся ли какой халявы? Я тоже хочу! Хрю-хрю. Вот так она и тычется пятачком в землю, выискивая, что бы ещё урвать. Не человек, а пылесос какой-то. Ещё одно уродливое порождение нашей среды. Гомо свинтус.

Я невольно хихикнула, радуясь точности найденного определения. Милая Хрюшка, ты — из породы слабаков. Такие, как ты, неспособны бороться за осуществление своей мечты. Сгинь! Мне противно на тебя смотреть.

Ну вот, и сегодня всё то же!

Борьба между мечтой и хлебом насущным.

Нотные знаки можно написать лишь на чистом листе бумаги.

Убить в себе подлинную, человеческую суть невозможно.

Куда я еду?

Меня носит и носит по морю, не ведающему приливов, и я не могу прибиться к берегу.

И набрать ракушек тоже не могу.

Я качаюсь на волнах подобно медузе…

Как хорошо спится, когда едешь в автобусе! Но на душе у меня всё ещё тяжело от вчерашней ссоры с Кахо.

— Праздник осенних листьев… — мечтательно произносит моя соседка, и улыбка озаряет её лицо.

Эта совсем ещё юная девушка подвизается на поприще энка, и её короткая стрижка не слишком вяжется с этим амплуа, но личико у неё симпатичное, почти как у фотомодели, так что в целом смотрится она весьма эффектно. Особенно хорош изящный, правильной формы носик. Для меня, вечно комплексующей по поводу своего приплюснутого носа, это — большое достоинство, и я украдкой любуюсь её профилем.

Как видно, поймав на себе мой взгляд, девочка прыскает, и я поспешно отвожу глаза.

— Что тебя так рассмешило?

— Так ведь странно: вы всю дорогу спите.

Её зовут Сиоми Гэнкайнада. Несмотря на свои шестнадцать лет, она уже вошла в мир эстрады. С детства участвовала в конкурсах самодеятельности, неизменно завоёвывая призовые места. Настоящего профессионального дебюта у неё пока ещё не было; по замыслу её матери (в прошлом — певицы), для начала она должна поездить по стране с концертами. Выступления Сиоми пользуются успехом благодаря искренней, простодушной манере исполнения.