Онлайн книга «Вилла Бель-Летра»
|
— Немотствуйте, Суворов! Дабы не сбить Оскара с лирической колеи, не станем разменивать звезды на апеннинские монетки с тем же названием. И прекратите тянуться ухом к его медоточивым устам, а то я приревную. У вас что, проблемы со слухом? — Со вчерашнего дня заложило. Никак не отпустит. — И кто на сей раз влепил оплеуху? Бились с вертлявыми призраками? — Бился с вертлявым собой. Забыл вам похвастаться: я переплыл. Причем и назад доплыл своим ходом. — В одиночку? Все озеро? Здорово же оно обмелело за мое отсутствие. Коли вы в самом деле его переплыли, значит, мне по силам его проглотить. Вот только закончим, прихвачу бумажный стаканчик и отправлюсь проверить. — Сначала закончите плакать. За очками у вас скопился аквариум. — Вину за него я возлагаю на то же Вальдзее. С тех пор, как я в нем тонул, составляя вам же по дружбе компанию, а потом не тонул, потому что нырял уже сам по себе, с тех пор, как оно меня столько слюнявило и разъедало, у меня постоянно слезятся глаза. С каждым днем хуже и хуже… Извините, Оскар, мы отвлеклись. — И знаете, что интересно, Расьоль? Уплываешь — всегда от себя. А когда приплываешь обратно, то это — к себе… — Глубокая мысль. Не мысль — а Вальдзее. Оскар, пока этот русский нас с вами не утопил, вы не против продолжить с этимологией? — Реттау скорее всего происходит от «Реттер». По-немецки — спасатель. — Смысловая нагрузка опять же немалая. Особенно если учесть, что ее подложили в пеленки к сиротству… — К чему это нас приближает? — Не знаю, Георгий. Возможно, к тому лишь, чтоб плыть вместе с ней. — Не пристав ни к единому берегу? Пауза. — А нельзя ли поменьше всех этих лирических, лиро-мистических, лиро-астрономических и навигационно-лирических отступлений? Я забыл захватить свой секстант. — Не бушуйте, Расьоль. Оскар прав: в кои-то веки мы погружаемся на глубину, причем еще даже не тонем. — Тогда задрайте люки: неровен час, в них польется мой гомерический смех. — Дорогой Жан-Марк, раздражение ваше понятно. Но разве лучше и дальше скользить по поверхности? Если мы не нырнем, опасаюсь, куда бы мы ни подались, нас будет ждать там все та же веревка… ----------------------------------------------------- — …чет сказать, что Лира — это фантом. Но вы же сами нам демонстрировали ее фотографии! Да еще с поддельными родинками. С кем же спали тогда эти трое слепцов? Затащили в постели мраморных теток из сквера?.. — Нет, Расьоль. Никакой не фантом. Она была плотью и кровью. Просто несколько больше, чем плотью и кровью. — Иисусом Христом? Янусом? Осьминогом-Буддой? Големом? Или этой, как ее… Пус… Пусс… Эмпусой, пожиравшей с потрохами возлюбленных? Покровом Майи? Иллюзией? Ха-ха! Иллюзия из плоти и крови? Не слишком ли это блаватски, мой друг? Она же терпеть не могла белиберду с верченьем столов и пуканьем вызванных духов. Подумайте сами, Суворов! Дарси, а вы? Почему он молчит? Георгий, он не заснул там на стуле? — Дарси изображает молчание. Чтобы уж полный набор: чуть глухой, чуть слепой, чуть немой. — И все трое — чуть идиоты. Надеюсь, пока что из плоти и крови… ----------------------------------------------------- — …гласны, что всеобщая амбивалентность — лейтмотив современной культуры? — Что вы хотите этим сказать? — Оскар хочет сказать, что, к примеру, Дарси пишет, как Дарси, но при этом желает писать, как Суворов или Расьоль. Сам Расьоль, не имея возможности не писать, как Расьоль, предпочел бы писать, как Суворов и Дарси… — А, простите, сам Суворов? — Суворов пишет, как Суворов, не желает писать, как Расьоль, не умеет писать, как сэр Оскар Дарси, ну а хочет писать так, как пишет сам Суворов, но — лучше… — Экий он мазохист! Впрочем, с надежной страховкой: писать лучше Суворова то, что он пишет, сможет только он сам, потому что желающих написать так, как он, лет уж семьдесят нет в Интернет-обозримых широтах. Неизвестна статистика только по Антарктиде… — Погодите, Жан-Марк. Что вы делаете? — Изображаю пингвина. Маэстро Суворов, не поставите ли автограф для нашего племени? Там, за дверью, толпятся еще и моржи. Не стесняйтесь, используйте лысину… — Полдвенадцатого, господа. Не самое подходящее время для ссоры. Может, нам разойтись? — Черта с два! Хочу проследить до конца за вашей петляющей, ящерной мыслью. Суворов — тот тоже желает, но прикидывается, что уже проследил. — Я устал. — Черта с два. — Хорошо: я запутался. — Оскар, не выйдет. Колитесь. Что там с Лирой фон Реттау? — Насколько я знаю, она умерла. Вот только… — Дарси, мы ждем! — Она умерла, но как бы… не до конца. — Частичный паралич? — Примерно. — Насколько я понял ваш образ, она… Вы сами рискнете сказать это слово? Не встревайте, Георгий, пусть скажет сам… Ага, еще один приступ молчания. Что ж, предлагаю игру: всем — по листику. Каждый пишет на листике слово. Пауза. Пауза. Пауза. — Ну что теперь, когда карты открыты? Все, похоже, в кроссворде сошлось? — Не совсем. — Расьоль, вы опять? Разве это вот, на столе, не ваш кривенький почерк? — Мой. Но мысль не моя. Мне что-то до смерти скучно. Пожалуй, еще часок-два я подержусь за веревку… А вы потолкуйте. — Жан-Марк! — Да-да. Потолкуйте, а я пораскину мозгами. ----------------------------------------------------- — …новеллы, написанные на вилле в то лето, если вчитаться, представляют собою наметки магистральных сюжетов грядущего века: человек без свойств (рассказ Горчакова); свойства без человека (растворивший хозяйку Бель-Летры в кислоте откровений Фабьен); мир без свойств и даже без человека (символический опус Пенроуза). Что лишь подтверждает нашу догадку, к которой вот-вот примкнет и Расьоль. — Пока он упрямо сидит в стороне и злобно сверлит нас слезящимся глазом, возьму смелость предположить: из всего вышесказанного сверхзадачу для наступившего века — нашего века, коллеги, — они, с легкой руки графини фон Реттау, видели в том, чтоб вернуть литературе мир, в него — человека, а ему — его свойства. Такое вот нам завещание… — Это кому же по силам, Георгий? Глухому, слепому, немому? Получается трагикомедия. Не забывайте, что мы — персонажи. — Увы. К тому же — жертвы синхронности. Получается постмодернистская пьеса. |