Книга Тайная жизнь пчел, страница 5 – Сью Монк Кид

Она сказала, что образование — моя единственная надежда на будущее, и одолжила мне на лето свои книги. Стоило мне открыть одну из них, Т. Рэй говорил: «Кого ты из себя строишь, Юлия Шекспира?» Он и вправду считал, что так звали Шекспира, и если вы думаете, что я его поправляла, значит, вы ничего не смыслите в искусстве выживания.

Если я сидела в своей фруктовой палатке без книжки, то часто убивала время, сочиняя стихи. Но в тот ленивый день у меня не хватало терпения, чтобы подыскивать рифмы. Я просто сидела и думала, как я ненавижу эту палатку с персиками, как же я ее ненавижу.

* * *

Накануне того дня, когда я пошла в первый класс, Т. Рэй застал меня в палатке, ковыряющей гвоздем один из его персиков.

Он подошел, щурясь от солнца и засунув большие пальцы в карманы брюк. Я наблюдала за его тенью, скользящей по пыли и сорнякам, и думала, что сейчас он накажет меня за испорченный персик. Я сама не понимала, почему это делала.

Но вместо этого он сказал:

— Лили, завтра ты идешь в школу, так что пришло время, чтобы ты кое-что узнала. О своей матери.

На секунду все стихло, как будто бы ветер исчез, а птицы перестали летать. Когда он присел передо мной на корточки, мне показалось, что я попала в капкан.

— Пришло время узнать, что с ней случилось, и я хочу, чтобы ты узнала об этом от меня, а не от чужих людей, которым лишь бы сплетничать.

Мы никогда об этом не говорили, и я почувствовала, как по спине пробежал озноб. Воспоминания о том дне всегда посещали меня внезапно. Заклинившее окно. Ее запах. Позвякивание вешалок. Чемодан. Крики и ругань. Но больше всего — пистолет на полу, тяжесть в руках, когда я его подняла.

Я знала, что взрыв, который я слышала в тот день, убил ее. Этот звук порой возникал в моей голове и всякий раз удивлял. Иногда казалось, что, пока я держала пистолет в руках, не было вообще никакого звука, что звук возник позже, а иногда, когда я в одиночестве сидела на крыльце, скучая и не зная чем заняться, или торчала в своей комнате в дождливые дни, то чувствовала, что именно я являлась его причиной, что, когда я подняла пистолет и звук разодрал комнату, моя жизнь опрокинулась.

Это было тем знанием, которое, выйдя на поверхность, полностью завладевало мной, и я вскакивала и — даже если снаружи шел дождь — бежала вниз с горы к моему месту в персиковом саду. Там я ложилась на землю и постепенно успокаивалась.

Т. Рэй сгреб в ладонь горстку пыли и дал ей просочиться сквозь пальцы.

— В день, когда она умерла, она чистила чулан, — сказал он. Я не могла не заметить странные интонации в его голосе, неестественные интонации — вроде бы обычный голос, но не совсем — такой добренький голос.

Чистила чулан. Я никогда не думала о том, что она делала в эти последние минуты своей жизни, зачем она бегала в чулан, почему они ругались.

— Я помню, — сказала я. Мой голос казался мне тихим и очень далеким, как если бы он доносился из-под земли.

Он поднял брови и приблизил ко мне свое лицо. Лишь глаза выдавали его смущение.

— Ты… что?

— Я помню, — повторила я. — Вы друг на друга кричали.

Его лицо напряглось.

— Правда? — произнес он. Его губы начали бледнеть, а это всегда служило мне сигналом. Я отступила на шаг.

— Черт подери, тебе было лишь четыре года! — заорал он. — Ты сама не знаешь, что ты помнишь.

В наступившей тишине я думала о том, что надо ему соврать, сказать: «Я ошиблась. Я ничего не помню. Расскажи мне, что случилось», но потребность поговорить об этом была так сильна и сдерживалась так долго, что теперь она требовала слов.

Я смотрела вниз на свои ботинки и на гвоздь, который я уронила, увидев, как приближается Т. Рэй.

— Там был пистолет.

— Боже, — сказал он.

Он долго смотрел на меня, а затем отошел к огромным корзинам, сложенным за палаткой. С минуту он стоял там со сжатыми кулаками, а затем вернулся ко мне.

— Что еще? — спросил он. — Отвечай: что еще ты помнишь?

— Пистолет был на полу…

— И ты его подняла, — сказал он. — Полагаю, это ты помнишь.

Эхо взрыва зазвучало в моей голове. Я смотрела в сторону сада, желая сорваться с места и убежать.

— Помню, что подняла, — сказала я. — Но это все. Он наклонился, взял меня за плечи и слегка потряс.

— Ты больше ничего не помнишь? Ты уверена? Подумай еще.

Я думала так долго, что он дернул головой и с подозрением на меня посмотрел.

— Нет, сэр, это все.

— Тогда послушай, — сказал он, сжав пальцами мои руки. — Мы спорили, как ты и сказала. Мы тебя сперва не заметили. Затем мы повернулись, и ты стояла там с пистолетом в руке. Ты подняла его с пола. А затем он просто выстрелил.

Он отпустил меня и засунул руки в карманы. Я слышала, как в карманах позвякивают ключи и монетки. Я так хотела схватиться за его ногу, хотела, чтобы он поднял меня и прижал к груди, но я не двигалась, и он тоже не двигался. Он глядел куда-то поверх моей головы. Он очень внимательно туда глядел.

— Полиция задавала массу вопросов, но это был просто кошмарный несчастный случай. Ты не хотела этого делать, — сказал он мягко. — Но если кто-нибудь захочет знать — все было так, как я тебе только что сказал.

Затем он направился к дому. Он отошел совсем немного и оглянулся.

— И не ковыряй больше своим гвоздем мои персики.

* * *

Где-то после шести вечера я вернулась домой, так ничего и не продав, ни единого персика, и обнаружила Розалин в гостиной. Обычно к этому времени она уже уходила домой, но сейчас она сражалась с антенной на крышке телевизора, пытаясь избавиться от «снега» на экране. Президент Джонсон то появлялся, то бледнел и исчезал в снежной пурге. Я никогда не видела, чтобы Розалин так интересовалась телешоу, чтобы тратить из-за этого столько энергии.

— Что случилось? — спросила я. — Они сбросили атомную бомбу? — С тех пор, как у нас в школе начались противоядерные учения, я не могла не думать о том, что мои дни сочтены. Все строили у себя во дворах бомбоубежища, запасали воду, готовились к концу света. Тринадцать учеников из моего класса сделали модели бомбоубежищ в качестве своих научных проектов, что говорило о том, что не я одна об этом беспокоюсь. Мистер Хрущев и его ракеты были нашей навязчивой идеей.

— Нет, бомбу никто не взрывал, — сказала она. — Лучше подойди сюда и посмотри, нельзя ли настроить телевизор. — Ее кулаки так глубоко погрузились в бедра, что их почти не было видно.

Я обернула антенну оловянной фольгой. Изображение прояснилось настолько, что стало видно президента Джонсона, сидящего за столом, и людей, стоящих вокруг. Я не слишком любила нашего президента за то, как он держал за уши своих гончих. Но я обожала его жену, Леди Птицу, которая всегда выглядела так, словно не хочет ничего другого — только отрастить крылья и улететь.