Онлайн книга «Бог Мелочей»
|
Какое-то время все молчали. Куттаппен погрузился в неподвижность, близнецы – в лодочные мысли. – Приехала дочка Чакко-саара? – спросил наконец Куттаппен. – Наверно, – лаконично ответила Рахель. – Где она? – Не знаю. Мало ли где? Нам-то какое дело? – А поглядеть приведете? – Не получится, – сказала Рахель. – Почему? – Ей велено дома сидеть. Она очень нежная. Испачкается – умрет. – Вот оно что. – Сюда ее не отпустят… да и ничего такого в ней нет, – заверила Рахель Куттаппена. – Волосы, ноги, зубы – ну, как у всех… только вот довольно высокая. – Это была единственная уступка, на которую она пошла. – И все? – спросил Куттаппен, быстро сообразив что к чему. – Тогда зачем она нам тут нужна? – Низачем, – сказала Рахель. – Куттаппа, если валлом течет, его очень трудно починить? – спросил Эста. – Навряд ли очень, – сказал Куттаппен. – Смотря как там и что. А чей это валлом течет? – Наш, мы его нашли. Хочешь посмотреть? Они вышли и принесли лежачему седую лодку на обследование. Подняли и стали держать над ним, как крышу. С лодки на него немножко капало. – Сперва найти, где течет, – сказал Куттаппен. – Потом подконопатить. – Потом шкуркой, – сказал Эста. – Потом лоск навести. – Потом весла, – сказала Рахель. – Потом весла, – согласился Эста. – Потом в путь-дорогу, – сказала Рахель. – Куда это? – спросил Куттаппен. – Так, покататься просто, – непринужденно ответил Эста. – Только без баловства, – сказал Куттаппен. – Эта река, она притворщица. – Кем она притворяется? – спросила Рахель. – Кем? Да маленькой такой богомольной аммума, бабусей, тихонькой да чистенькой… На завтрак рисовые лепешки, на обед рыбка да жиденькая кашка. Я, мол, по сторонам не гляжу, в чужие дела не лезу. – А на самом деле? – А на самом деле дикая она, вот какая… Мне по ночам слышно – шумит – бежит под луной, торопится куда-то. С ней шутки плохи. – А что она на самом деле ест? – Что ест? Э… Мясо кусками… и… – Он задумался, подыскивая для зло вредной реки какую-нибудь английскую пищу. – Ананасы кружочками, – подсказала Рахель. – Вот-вот! Ананасы кружочками и мясо кусками. И виски хлещет вовсю. – И бренди. – Да, и бренди. – И по сторонам глядит. – Еще как. – И в чужие дела лезет… Эстаппен принес из мастерской Велютты несколько деревянных чурбаков, и они подложили их под днище лодки, которая иначе раскачивалась на неровном глиняном полу. Он дал Рахели кухонный половник из отшлифованной кокосовой скорлупы, в которую была продета деревянная ручка. Близнецы забрались в валлом и погребли через неспокойные воды. С залихватским тай-тай-така-тай-тай-томе. Под взглядом Иисуса, украшенного драгоценными камнями. Он ходил по водам. Хорошо. Но мог ли Он плыть по суше? В панталончиках в тон и темных очочках? С Божьим фонтанчиком, стянутым «токийской любовью»? В остроносых туфлях, с зачесом? Хватило бы Ему воображения? * * * Велютта вернулся посмотреть, не нужно ли Куттаппену чего-нибудь. Он был еще довольно далеко, когда до него донеслось громкое пение. Детские голоса, восторженно напирающие на физиологию: Эй, Обезьян, чего приуныл, Чего такой красный ЗАД? Я по Мадрасским СОРТИРАМ ходил И жизни теперь не рад! На несколько счастливых мгновений Апельсиново-Лимонный Газировщик убрал свою желтую ухмылку и убрался сам. Страх пошел ко дну и утих под толщей воды. Уснул чутким собачьим сном. Готовый, чуть что, встрепенуться и все омрачить. Велютта улыбнулся, увидев у двери хижины марксистский флаг, яркий, как дерево в цвету. Чтобы войти внутрь, он должен был сильно пригнуться. Эскимос тропиков. Когда он увидел детей, внутри у него что-то стиснулось. Он не мог понять, в чем дело. Он видел их каждый день. Он любил их, не сознавая этого. Но вдруг все стало по-другому. Именно теперь. После того, как История дала такую промашку. Никогда раньше кулак не стискивался у него внутри. Ее дети, шепнулось ему сумасшедше. Ее глаза, ее рот. Ее зубы Ее светящаяся мягкая кожа. Он с досадой выдворил эту мысль. Она вернулась и села у самого его черепа. Как собака. – Ха! – сказал он юным гостям. – И что это, позвольте спросить, за Рыбо ловный Люд здесь собрался? – Эстапаппичачен Куттаппен Питер-мон. Мистер и миссис Радывидетьвас. Рахель, словно руку для пожатия, протянула ему половник. Он пожал его. Потом таким же манером поздоровался с Эстой. – А куда, позвольте спросить, направляется это судно? – В Африку! – закричала Рахель. – Не голоси так, – сказал Эста. Велютта обошел вокруг лодки. Они объяснили ему, где ее нашли. – Это значит, она ничья, – сказала Рахель с некоторым сомнением: ей вдруг подумалось, что, может быть, она чья-то. – Нам сообщить в полицию или не надо? – Не будь дурочкой, – сказал Эста. Велютта постучал по борту лодки, потом поскоблил его ногтем. – Хорошее дерево, – сказал он. – Тонет, – сказал Эста. – Протекает. – Почините ее нам, пожалуйста, Велюттапаппичачен Питер-мон, – попросила Рахель. – Посмотрим, – сказал Велютта. – Я не хочу, чтобы вы играли на воде в глупые игры. – Мы не будем. Честно, не будем. Мы без тебя никуда не поплывем. – Сначала надо течь найти… – сказал Велютта. – Потом законопатить! – крикнули близнецы, как будто это была вторая строчка всем известного стишка. – А долго это? – спросил Эста. – Дня хватит, – ответил Велютта. – Дня?! Я думал, ты скажешь – месяц! Ошалев от радости, Эста вспрыгнул на Велютту, обхватил его талию ногами и расцеловал его. Шкурка была разорвана на две равные части, и близнецы взялись за работу с жуткой сосредоточенностью, забыв обо всем на свете. Лодочная пыль поднялась в комнате столбом, запорошила брови и волосы. Куттаппена она осенила облаком, Иисуса – фимиамом. Велютте пришлось забрать у них шкурку. |