Онлайн книга «Изменники родины»
|
— Просто он вырасти хочет… Этот человек был полновластный повелитель трех смежных районов: Липнинского, Мглиновского и Дементьевского, зондерфюрер Хейнрих Раудер. * * * Следующее утро было холодным; дул сильный ветер и нес по улицам мелкий, колючий снег; солнце всходило медленно, будто нехотя. На углу, наискосок от комендатуры, на корявой старой липе висел труп человека в новом сером костюме с чужого плеча и новых черных валенках. На шее у него был повешен кусок фанеры с надписью по-немецки и по-русски. Русский текст гласил: «Иван Баранков, шеф-полицай, павешен за грабеш, вымогате и пянство от имене германского командования и превышеня власти». — Грамотно! — качнула головой Маруся, прочитав эту надпись, и повернулась к Лене, которая подходила с другой стороны. — Погляди на правосудие завоевателей!.. А надпись — безусловно Конрадова работа… Лена прочитала, внимательно поглядела на мертвеца и тихо проговорила: — Так!.. Значит, терпели, терпели его безобразия, а теперь, вместо того, чтоб снять с работы, взяли и повесили… — Круто! — согласилась Маруся. — Ну, ничего — это первый покойник, которого никто не пожалеет, даже моя мама… Они пошли к дверям комендатуры. — Но как мы привыкли к виду смерти, — задумчиво сказала Лена. — Повесили человека — и кажется, будто это в порядке вещей… Даже больше внимания обратили на безграмотную надпись, чем на него самого… — Ну, раскисла!.. А еще поповна! Был бы уже кто-нибудь другой, а Баранок получил то, что заработал… На этой самой улице, когда пленных гнали, сколько убитых валялось?.. И совсем ни в чем не виноватых… Дас ист криг!.. В канцелярии комендатуры уже сидела Лидия. — Ах, девочки! Вы видели? Какой ужас! — прощебетала она. — Он мне теперь всю ночь сниться будет!.. — Ночи не хватит, если все покойники сниться начнут… — огрызнулась Маруся. — Нет, знаете, раньше все были обыкновенные убитые, а тут… Я иду… и вдруг… на дереве висят ноги в валенках!.. Она сделала страшные глаза, вытащила свое неразлучное зеркальце и стала подкрашивать губы. Из немцев никто не появлялся; на минуту заглянул Конрад и скрылся. Маруся выстукивала одним пальцем на немецкой машинке бланки аусвайсов, Лена снимала копию с карты Липнинского района, Таня переписывала «вирд-эршоссены» — громовые двухязычные приказы — и портила их один за другим, Лидия просто сидела и прихорашивалась перед зеркалом. Перед самым обедом вошел Раудер; его красивое лицо было еще надменнее, чем вчера. Он подчеркнуто явственно поздоровался, задал несколько незначительных вопросов, прошелся по комнате взад и вперед, как бы между прочим, сообщил, что в два часа будет «ферзаммлунг». — А пан Радзивилл, все-таки, не в своей тарелке! — не утерпела Маруся, когда за немцем закрылась дверь. Все стали собираться на обед: теперь они ходили обедать домой и получали за работу только хлеб, который еще имелся в запасе; в будущем им обещали платить деньгами, но их получением никто не интересовался — все равно за деньги ничего нельзя было купить; немцам готовила специально нанятая кухарка Нюра, так как все воинские части, а следовательно, и военные кухни из Липни уехали. — … А, все-таки, кто его вешал? — вдруг задала вопрос Маруся, когда они всместе с Леной вышли на улицу и снова увидели висевший на дереве труп шеф-полицая. — Ведь немцев в Липне сейчас только двое: «дед» и «Радзивилл»… — Дед не станет этим заниматься! — воскликнула Лена. — Он бы его снял с работы — и все… — Верно! Дедуся наш хороший!.. Значит, он отпадает… Остается Раудер — этот будет командовать — он, вероятно, и командовал — но самолично он за петлю не возьмется: гонор не позволит руки пачкать… Есть еще Конрад… Этот, положим, любого повесит — если ему прикажут… но один он бы не справился… Баранок был много сильнее его и, вероятно, сопротивлялся… Значит, был еще второй человек… Но кто?… Вопрос остался открытым. * * * Этим человеком был Виктор Щеминский. Впрочем, Маруся ошибалась, думая, что Баранков сопротивлялся перед казнью: тому это и в голову не пришло. Все совершилось очень быстро: Виктор ночью дежурил в комендатуре; его постоянно назначали на этот пост, так как он — единственный из полицаев — кое-как объяснялся по-немецки и вообще был в этой компании наиболее культурным человеком. Уже после полуночи Раудер послал его за шеф-полицаем; Виктор поднял пьяного Баранкова с постели и с трудом приволок его в комендатуру. Когда начальник полиции предстал перед светлыми очами коменданта, тот целые полчаса кричал на него на смеси немецкого и польского языков, причем сделано это было так грозно, что шеф-полицай, еще не очухавшийся после очередной попойки, окончательно ошалел… Он только кланялся, бормотал что-то непонятное и теребил свою шапку, пока не оторвал у нее уха. Наконец, зондерфюрер направил на него револьвер и приказал идти вперед; Баранков, ежеминутно оглядываясь на черное дуло, покорно вышел на улицу. — Рехтс! Линкс! — командовал Раудер, Конрад переводил, а Баранков, беспрекословно выполняя эти команды, покорно полез по сугробам к старой липе, покорно влез на табуретку, которую ему подставил Виктор… Тогда Конрад с ловкостью кошки вспрыгнул на табуретку сзади начальника полиции и быстро надел ему на шею петлю, которая заранее висела на дереве. В ту же минуту табуретка качнулась под тяжестью двух человек и упала; Конрад рухнул в сугроб, а Баранков повис в петле и, судорожно дергаясь, закрутился во все стороны. Так трусливый, как большинство жестоких людей, Баранков из страха быть застреленным без всякого сопротивления дал себя повесить. * * * Собрание опять было на улице, перед комендатурой, недалеко от липы, послужившей виселицей. Народу собралось много: весть о том, что «Баранка» повесили, уже распространилась повсюду. Раудер, вышедший вместе с Конрадом на крыльцо, начал с того, что подозвал к себе бургомистра. Сальников, бледный, желтый, с трясущимися руками и ногами, торопливо соврал шапку со своей лысины и, спотыкаясь, полез на ступеньки высокого крыльца. Неугомонная Маруся дернула Лену за рукав. — Бюргермайстер ист айн гроссе эзель!.. — шепнула она. — Отвяжись! Раудер смерил презрительным взором жалкую фигуру бургомистра, повернулся к собравшимся и торжественным звучным голосом возгласил: — Ахтунг!.. — Внимание! — повторил Конрад гораздо менее торжественным тоном. Раудер начал речь, слегка рисуясь, как актер на сцене, и прислушиваясь к звукам собственного красивого голоса; говорил он отчетливо, звучно, выразительно; к сожалению, его ораторское искусство много теряло в корявом переводе малограмотного «Кондратия Иваныча», что не замедлила подметить Маруся. |