Онлайн книга «Изменники родины»
|
— Вот дурак! Прозевал, когда они первый раз приезжали! — ругал сам себя Николай. Погрузка кончилась, машины уехали, вагоны были закрыты и к ним встала охрана. Теснившиеся около решетки провожающие, которых собралось уже более ста человек, не расходились, несмотря на на все уговоры милиционеров и железнодорожников. — Едут!.. Опять едут!.. Грузовики подъехали к следующим пустым вагонам; эти вагоны были ближе, и видно было лучше, тем более, что начинался рассвет. В этих грузовиках Сергея Александровича Венецкого тоже не оказалось. Оставались непогруженными еще четыре товарных вагона и один пассажирский, очевидно, предназначенный сопровождавшему начальству. Когда «черные вороны» приехали в последний раз, было уже светло. Люди, один за другим, выходили из битком набитых машин, проходили несколько шагов по земле и лезли в вагоны. Тут Николай увидел отца. Он узнал даже не его самого, а его пальто, которое сам на днях передал ему в тюрьму; лица не было видно. — Папа! — крикнул Николай во всю силу своего звучного голоса. Сергей Александрович услыхал: он обернулся, увидел сына и на секунду остановился, но один из конвоиров бесцеремонно подтолкнул его в спину. Третий вагон от начала!.. К поезду уже подогнали паровоз. Николай быстрыми шагами пошел прочь от вокзала: он знал поблизости переезд и торопился туда. На переезде он стал и облокотился на шлагбаум. Ждать долго не пришлось: вскоре послышался гудок, и показался приближающийся поезд… ….Паровоз, зеленый пассажирский вагон и целый ряд грязно-красных теплушек… Тот самый… Он шел еще не очень быстро. Здесь было только две линии рельсов, и поезд прошел около самого шлагбаума. … Третий вагон… Сквозь маленькое зарешеченное окошечко смотрело бледное, исхудавшее лицо Сергея Александровича. Николай замахал рукой. — … Коля!.. Не верь!.. Это все неправда!.. — сквозь стук колес донесся до него голос отца. Вот о чем больше всего думал отец!.. А сын и сам знал, что это неправда. Он пошел домой. На востоке поднималось солнце. Из черного репродуктора на высоком столбе послыщался бой московских часов, которые на один час отставали от Сабуровского времени; зетем полилась песня, звучная, бодрая, радостная, знакомая… — «Широка страна моя родная!»… Николай любил эту песню, которой начинался день советской страны. Его голос по высоте и тембру подходил к голосу исполнявшего ее артиста, и он всегда по утрам подпевал репродуктору: «Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек!»… Почему же теперь ему стало так тяжело дышать? Почему прекрасные, родные слова любимой песни вдруг зазвучали ложью?… * * * Вернувшись домой, Николай Венецкий застал там управдома, который принес распоряжение немедленно освободить квартиру, в которой они жили более десяти лет; на нее уже был выдан ордер семье какого-то нового начальника. — Моя мать больна! — доказывал Николай. — Куда же она пойдет, если она не встает с постели? — Мы ничего не знаем! Раньше Венецкий всегда смеялся над этой фразой, которую многие не слишком умные люди произносили торжественно, будто гордясь, что они ничего не знают — теперь эта глупая фраза встречала его всюду, куда бы он не обращался, и он ее возненавидел от всей души. После того, как рухнули надежды на оправдание и освобождение Сергея Александровича, Екатерине Павловне стало еще гораздо хуже, и ее положили в больницу. Николай поселился зайцем у одного из своих школьных товарищей и навлек на него штраф в тридцать рублей. В прописке, хотя бы временной, ему отказали, срок его отпуска давно кончился; на письмо, посланное им в Белоярск с сообщением о задержке, не было никакого ответа. Он хотел взять мать с собой в Белоярск, но пока она в таком тяжелом состоянии, он не мог уехать и жил между небом и землей. Оштрафованный товарищ сделал прозрачный намек о возможности второго штрафа, и Николай стал ночевать в сарае, где были свалены вещи. Сарай этот тоже уже не раз предлагалось освободить. Знакомые, которые были такими любезными и гостеприимными до того, как Сергей Александрович был объявлен врагом народа, теперь очень тяготились, если его сын просил приюта хотя бы на одну ночь, и он предпочитал замерзать в сарае, чем просить этого приюта. Наконец, появилась надежда: больной стало значительно лучше. Утром следующего дня Николай шел в больницу и строил про себя планы отъезда из опротивевшего ему Сабурова. Пожилая медсестра, уже знавшая всю их историю, вышла к нему навстречу и знаком отозвала его в сторону; лицо ее было сурово и печально. — Придется вам прямо всю правду сказать! — проговорила она. — Вы — мужчина, должны держать себя в руках… — Что случилось? Маме опять хуже стало? — Она ночью скончалась. * * * Наспех хоронил Николай Венецкий свою горячо любимую мать, наспех продал за четверть цены часть вещей; остальное пришлось бросить. С собой он взял только два чемодана, куда уложил вещи и книги, особенно дорогие, как память. Вскоре он уже сходил с поезда на станции Белоярск. На работе его встретили с удивлением: большинство считало, что он совсем уволился; на его месте работал другой человек. Директор, узнав, что беглец появился, поспешно вызвал его к себе. Пожилой полный человек сидел в большом кресле, на самом краешке, нервно шевелил руками, вертел карандаш и, по всей видимости, чувствовал себя очень неловко. — Вот вы приехали… — начал он нерешительно. — Вам ведь отпуск только на две недели давали… А вы… — Я знаю!.. Я виноват, Петр Васильевич! — заговорил Венецкий. — Я не мог приехать раньше: я хотел привезти мать, но она заболела, лежала в больнице… — Вы ее привезли сюда? — в голосе Петра Васильевича прозвучало что-то вроде испуга. — Она умерла. Директор вздохнул с облегчением. — Так вы приехали один?.. Это хорошо… Видите ли, есть обстоятельства… Вам уже у нас не придется работать… Николай вскочил. — Но почему же?.. Я не мог приехать раньше!.. Поймите!.. — Я понимаю!.. Ваше положение трудное, но я ничем не могу помочь… Мы, конечно, могли бы придраться к прогулу и уволить вас… Но зачем же так делать? Тем более, что дело-то вовсе не в прогуле… Лучше всего, подавайте заявление по собственному желанию… Я вам советую… |