Книга Время спать, страница 31 – Дэвид Бэддиэл

— Привет, герой-любовник. Хотела махнуть тебе крылом.

Ох, только не это.

— Собираюсь готовить ужин твоему отцу и вот подумала, что ты, может быть, захочешь зайти и поужинать с нами. Привел бы Тину! По-моему, самое время нам познакомиться. Ладно, шучу, дорогой. Увидимся.

— ЧТО ТЫ ТАМ НА ТЕЛЕФОНЕ ВИСИШЬ, ТРЕПАЛКА СТАРАЯ?

Я уже жду фразы «с таким, как твой отец, не соскучишься», но мама кладет трубку. Гляжу на Дину. Наверное, я весь красный от стыда.

— Трепалка? — переспрашивает она.

— Ну да. Это он любя.

Дина улыбается. Мы оба понимаем, что она сознательно не заострила внимание на другом слове, действительно интересном.

— А кто такая Тина?

Теперь заострила. И я стою перед выбором. Могу сказать, что это… ну, не знаю… моя двоюродная сестра. Какое совпадение! Могу рассказать ей часть правды. Я будто стою перед двумя дверьми. На одной написано: «Начало прекрасных отношений», а на другой: «Кошмар». Размышляя, как поступить, призываю на помощь того единственного человека, который знает о любви все. Она появляется, окутанная облаком света.

— Скажи, как мне поступить?

— Что ты ко мне привязался? — отвечает она. — Я до сих пор не могу прийти в себя от того, как Битти Маклин перепел «Мы только начали жить». Представляешь, он переделал первые строки. Вместо «Жизнь наша только началась / И кружева белы, а обещанья…» он спел «Жизнь наша только началась / Вокруг все дышит обещаньем…». Можно подумать, люди не догадаются, к чему там «белые кружева».

— Карен…

— Лучше бы сразу спел: «И я хочу тебя прямо сейчас». Тоже мне!

— Карен, пожалуйста. Я на тебя очень надеюсь.

Она неодобрительно смотрит на меня и достает из облака книгу — очень большой том в кожаном переплете. На обложке витиеватое золотое тиснение: «Любовь».

— Так, посмотрим, — слюнявит она палец и начинает листать книгу. — Ласка… Либидо… Лиф… Лобзание…

Она отрывается от книги:

— А у тебя, случаем, бутербродика не найдется?

Я отрицательно качаю головой; она вздыхает.

— А, вот оно: ложь, — она выпрямляется и откашливается. — Ложь: лучше не надо.

Она вопросительно глядит на меня:

— Доволен?

И исчезает. Я смотрю на Дину:

— Она говорила о тебе.

Дина кивает. Затем отворачивается, задумчиво почесывая затылок. Не поворачивая головы, она говорит.

— Полагаю, сейчас мне самое время познакомиться с твоими родителями. Ведь мы с тобой уже так долго встречаемся. Не исключено, что мы уже женаты.

— Послушай, Дина. Помнишь, ты писала в открытке, что у тебя были подозрения насчет моих намерений?..

— Помню, и что?

— Если ты подумала, что я хочу переспать с тобой, то ты права. Но я не вижу в этом ничего дурного.

Ничего себе. Я никогда не был так откровенен, как сейчас. Спасибо, Карен. Дина пристально глядит на меня, наблюдает за мной с таким видом, чтобы я понял: она за мной наблюдает.

— Но это все равно не объясняет, почему твоя мама думает, что мы — пара.

— Она очень хочет, чтобы у меня появилась постоянная девушка. Ей нужно было как-то заполнить этот пробел, вот я и вписал туда твое имя. Наверное, я просто надеялся, что так все и будет. Прости.

— И когда это произошло? — хмуро интересуется Дина.

Да за пару дней до того, как мы познакомились. Я ведь знал, что ты похожа на сестру.

— Через пару дней после того, как мы познакомились.

Где-то на небесах захлопнулась книга в кожаном переплете. Какой я трус. Какой я все-таки трус.

— Ладно, — встает Дина, — я, пожалуй, пойду. Слишком много откровений для столь раннего вечера.

— Дина, мне действительно очень жаль.

— Самое забавное, — говорит она, поднимая свою черную кожаную сумку (которая, наверное, в сороковых годах принадлежала какому-нибудь доктору, причем кожа так сморщилась, что сумка выглядит насупившейся), — что у нас все равно бы ничего не вышло. Сам подумай. Ты брат Бена. Мой зять. Это что, по-твоему? Бразильский телесериал? Сразу видно: мужчина.

А вот это меня уже злит.

— Что? Что «мужчина»? Почему такие женщины, как ты, всегда это говорят? «Мужчина». Можно подумать, это все объясняет. Что я сделал такого, что можно поставить в вину всем мужчинам?

— Не подумал, что произойдет после того, как ты кончишь.

Ее взгляд сейчас — полная противоположность тому взгляду Ника. Ее взгляд исполнен осмысленности. Дина идет к выходу.

— Это не так, — возражаю я. — Это совсем не так. Я хотел бы уметь, ни о чем не задумываясь, запрыгивать в постель с кем попало. Я хотел бы уметь быть беспечным в отношениях с женщинами. Я вижу, как люди — и мужчины и женщины — обсуждают постоянно меняющихся партнеров как нечто само собой разумеющееся, и мне тоже очень хочется прокатиться на этой карусели. Но я не умею. Каждый раз, когда у меня завязываются с кем-то отношения, я боюсь только одного — разрыва. По-моему, ничто не приносит столько боли.

Дина разворачивается и кладет сумку на пианино.

— Тогда почему же у тебя никого нет?

Потому что я влюблен в твою сестру.

— Меня все бросали. Все женщины, с которыми у меня были отношения, бросали меня в тот самый момент, когда я места себе не находил, пытаясь придумать, как бы их бросить.

— Ну и хорошо. Избавляли тебя от лишних хлопот.

— Не совсем. Как только они это делали, я тут же понимал, как они мне нужны.

Дина бросает на меня испытующий взгляд. Точно так же она смотрела, когда я умолял не рассказывать всю правду механику. Не думаю, что она привыкла к настолько откровенным проявлениям слабости со стороны мужчин. Садясь на диван, Дина берет свой бокал.

— Знаешь, почему я уехала из Америки?

— Нет.

— Правильно. Потому что об этом знает только Элис.

Она умолкает, будто раздумывая, продолжать или нет. Она смотрит на бокал и вдруг осушает его залпом (даже не знаю, как у нее получилось, но выглядело это естественно, а не как в кино, когда героиня собирается раскрыть страшную тайну).

— У меня была пейнтбольная площадка в округе Квинс. У меня и моего парня — Майлза. Майлза Траверси. Это была его затея, он действительно увлекался пейнтболом. Мы открыли ее… да, летом тысяча девятьсот девяносто третьего года. Я занималась непосредственно бизнесом, а Майлз отвечал за творческую сторону дела.

— Творческую сторону дела?

— Он придумал название — «Ярость». Он спроектировал площадку: деревянную крепость, бункеры, укрытия, домики на ветвях деревьев, он даже нашел на какой-то свалке кучу старых сгоревших машин и уставил ими всю площадку для того, чтобы можно было устроить настоящую партизанскую войну. Майлз придумал все игры. Там были и партизанские войны, и перестрелки из окопов, и имитации войны в джунглях, и обычные битвы, где каждый сам за себя. Он принимал участие во всех играх: возглавлял одну команду, потом переходил на сторону другой, потому что та обязательно начинала проигрывать.