Онлайн книга «Любовь Стратегического Назначения»
|
— И в морге… ха-ха! — сказал как-то Юра, рассказывая мне об устройстве больничного комплекса. Обычно в столовой шумно: все переговариваются, шутят, гремят ложками — постоянный фон, который, смешиваясь с запахами кухни, ассоциируется у меня с едой. Сегодня все как обычно. Я беру пустой черный поднос из горки таких же и становлюсь в быстро движущуюся очередь. Каша… Яблоко… Компот… Я, крепко обхватив стакан, перемещаю его с полки на поднос. И в этот момент кто-то, находящийся сзади, задевает меня локтем. Толчок сильный — половина стакана выплескивается на тарелки огромного мужика, стоящего впереди. (Брызги разлетелись в стороны, разнося с собой частички пищи). — Что за…! — мужик повернулся и зло смотрит на меня. (Гречка на моих штанах, полу, ботинках мужика.) — Извините… — лепечу я, высоко подняв стакан правой рукой, а левой пытаясь стряхнуть капли со своего живота. Мужик, чертыхаясь, отряхивается и убирает забрызганные моим компотом блюда обратно на полку. Очередь застопорилась. Я все еще держу стакан в руке, не понимая, что мне с ним делать. И тут слышу хихиканье позади. В этот же момент кто-то тяжело, всем весом, явно специально наступает мне на ногу. Я поворачиваю голову влево. Так и есть. Это Гапонов. Злобный смешок выдал его за несколько секунд до этого. Я не знаю, кто он и чем занимался раньше. Я знаю другое — как только Гапонов появился в нашем отделении с колотой раной в области живота — он принялся всячески испытывать мое терпение. Он ставит мне подножки, толкает в спину, сыплет перец в мою еду, и вот в очередной раз решил повеселиться. Я смотрю в его светлые пустые глаза. Он улыбается. Улыбается все шире и шире. Я отворачиваюсь. — Чухан, — говорит он вдруг ласково, — будешь мне яйца лизать. Он говорит это негромко. Но по наступившей тишине я понимаю: услышали все до единого посетители столовой. В этой тишине отчетливо слышно, как я беру с мокрой стойки еще один стакан, с вязким «чмок» он покидает своё место и опускается на мой поднос. Боковым зрением я вижу, что люди с обоих концов очереди внимательно смотрят на меня. Я — точка преломления их взглядов. Они чего-то ждут. Наверное, я что-то должен сделать сейчас. Но я не знаю, что именно, и просто смотрю на новый, полный компота стакан. Гапонов, который, как художник, решил довести вылепленную им ситуацию до завершения, наклонился и с явным удовольствием плюнул в мой стакан. «Гений осквернения», — пронеслось в моей голове непонятное словосочетание. «PAUSE»:… Я вспомнил книгу, которую читал примерно за неделю до случая в столовой… Книга называлась «Библия», и там был такой совет: «Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую». И я вдруг подумал: «Если Гапонов плюнул в мой компот, может, мне нужно взять другой стакан? Пусть он и в него плюнет? Может, этого все стоят и ждут?» Я поставил стакан с плавающей на поверхности компота слюной на полку и взял взамен новый. — Извините, — сказал я стоящему впереди огромному мужику, — можно пройти? Мужик секунды две задумчиво смотрел на мое правое ухо. Потом повернулся к стоящему впереди: — Ну ты думаешь шевелить булками? Булками зашевелили все, и живой конвейер снова пришел в движение. Я заметил: облегченно переглянулись две поварихи, и, выбравшись из очереди, натолкнулся на острый взгляд молодой медсестры, которую время от времени встречал в коридорах. Кое-что в ней было: слишком — слишком черные глаза, слишком черные волосы, слишком темная помада, и белый халат только подчеркивал этот контраст. Она смотрела мгновение, потом повернулась и вышла, прижимая объемистую папку с бумагами к животу. Стучали ложки. Все сосредоточились на еде. Хотя, нет. Время от времени я ловил на себе странные взгляды. Гапонов сел так, чтобы я его видел, и улыбался, демонстративно облизывая ложку со всех сторон. — Ну ты, браток, мальчиш-тормозиш… — за мой столик, шумно дыша, присел Петрович (так его все тут называют). Он рыхлый такой себе дядька с отдышкой. Я понял, что мой завтрак пройдет немного не так, как я хотел. — Гапон же на тебя наехал… при всех… — паузы в его речи возникали в тот момент, когда Петрович хватал воздух ртом, отправляя кислород в свои зажатые обширным телом легкие. Одышка — не единственная особенность Петровича. У него еще не в порядке с чем-то в животе. Отчего он систематически попукивает. Ко всему прочему он вечно старается вникнуть в проблемы других, помочь советом… Всезнающий, всё понимающий, сердобольный Петрович. Вот так вот, сердобольно попукивая, он и подсел за мой стол. — Он же тебя оскорбил… а ты… не ответил… Я молча отодвинул поднос с едой. Особенности пищеварения моего непрошеного соседа активно воздействовали на мои органы обоняния и, возможно, зрения; мне вдруг показалось, что воздух вокруг нашего столика начал сгущаться. «Всё, — подумал я, стараясь дышать через рот, — позавтракал». — Ну? — сдавленно произнес я. Петрович, чавкая, пережевывал кашу. Губами при этом он выделывал нечто странное — складывалось такое впечатление, что эта часть лица живет сама по себе, отдельно от всего остального: носа, ушей, глаз… — Что, ну? — роняя гречку изо рта, спросил он. — Нужно было ответить! — Подставить другой стакан? — спросил я, внимательно глядя на крупинку, прилипшую к подбородку Петровича. — Что? — Петрович перестал жевать. — Ничего… — Нужно было послать его подальше… — Петрович отодвинул пустую тарелку и придвинул следующую. Делая вид, что оглядываюсь по сторонам, я отвернулся и сделал отчаянную попытку вдохнуть как можно больше кислорода: мне уже стало казаться, что соседние столики начинают искажаться в струящемся воздухе. — Или послать… Или дать ему по морде… Или по яйцам… — советовал Петрович, вытирая тыльной стороной ладони рот. — Зачем? — спросил я и увидел Гапонова, который уходил из столовой, оглядываясь на меня. — Вот дурак… Все будут думать теперь, что ты слабак, понял? Уважать перестанут… Заставят носки стирать… — Нет, — подумав, произнес я, — носки стирать я не хочу. — Будешь! — убежденно сказал Петрович. — Обязательно будешь, если не отмудохаешь теперь его. — Кого? — Гапона, тормоз! — Петрович посмотрел на меня круглыми глазами. — Тебе нужно отфуярить его, как мамонта, понял? — Да, — сказал я. — Понял… * * * Человек, которому ставят клизму — трогателен и беззащитен. Господин Эсмарх, придумавший свою простую, но незаменимую в деле промывания кишечника одноименную кружку, при её испытаниях насмотрелся и, наверняка, нанюхался всякого. Медсестра Наташа за свою пятилетнюю медицинскую карьеру насмотрелась не меньше, чем г-н Эсмарх. Она как раз собралась промыть кишечник пациенту перед завтрашним рентгеновским снимком. Сделала необходимые манипуляции: сунула шланг с краником в задний проход, кружку вручила пациенту, чтобы он держал её на вытянутой руке как можно повыше, а сама ненадолго вышла. Фамилия пациента была Гапонов, и он добросовестно держал кружку Эсмарха, контролируя поступление жидкости в организм. И тут вошел я. |