Онлайн книга «Момент»
— Я этого не говорил. — Да это ясно и без слов, Томми-бой. У тебя на лбу это написано. Пожалуйста, любите… только не давите на меня. — Это несправедливо, — сказал я, а про себя подумал: черт возьми, когда он успел так хорошо изучить меня? — Может быть. Зато в точку. Ты спросишь, как я могу судить об этом? Да я слеплен из того же теста, мой мальчик. Тебе необходимо испытать настоящую боль, Томми-бой. Она немного остудит твой ум — его у тебя в избытке — и погрузит в другую реальность. Только не думай, что я делюсь своим опытом. Со мной все иначе — мне в этом деле помогает старый добрый герыч. — Ты когда-нибудь любил? — Неоднократно. — Я имею в виду, по-настоящему. Он кивнул на бутылку и свободный стул за кухонным столом. Я подошел к буфету, достал стакан и присоединился к нему. Он налил водки и подвинул ко мне пачку «Голуаз». — По-настоящему? — повторил он, передразнивая мой акцент. — Любил ли я по-настоящему? — Кажется, так звучал мой вопрос. Он осушил свой стакан и тут же налил еще: — Отвечаю. Я думал, что встретил человека, с которым хотел бы прожить всю свою жизнь. Хозяин галереи в Лондоне. Но не тот, с кем я сотрудничаю. Я никогда не смешиваю эти два мира — работу и личную жизнь. Нет, у Фредерика была своя галерея, совсем в другом месте, и он держался в стороне от моего бизнеса. Помимо всего прочего, он был старше меня на двадцать шесть лет. Блестяще образованный — выпускник Харроу и Оксбриджа, аристократ до мозга костей. В нем было все, что я ненавижу в этих чертовых бриттах и чем втайне восхищаюсь. Будучи отпрыском довольно известной фамилии, он, конечно, скрывал свою нетрадиционную ориентацию. Женился на несчастной глупой аристократке — разумеется, блондинке — по имени Аманда. С него, конечно, содрали семь шкур, когда она узнала его «маленький грязный секрет». К тому времени в его жизни уже появился я. Когда мы познакомились, он разрывался между желанием жить так, как ему хочется, и необходимостью проживать жизнь, к которой его обязывало положение. «Надо соблюдать внешние приличия, старина»… и прочий вздор в духе Теренса Раттигана [39] . Но потом я вошел в его жизнь, а он в мою. И это было так правильно, черт возьми. Я нашел свою половинку, он — свою. Мы нашли друг друга. Прошло несколько недель — и свершилось. Он решил уйти из семьи и жить со мной. У меня была студия в Хэкни — жуткое место, но дешевое. Но Фредерик был Фредериком, и он подыскал нам квартиру в Мэйфере. Маленькую, но замечательную. Мы стали обустраивать наш быт. Вместе выходили в свет, и нас стали воспринимать как пару. Это было семь лет назад, тогда на такие отношения смотрели иначе. Фредерик не скупился, он щедро оплачивал свое право жить открыто, поддерживая наш союз и деньгами, и связями. «Почему я должен скрывать тот факт, что впервые в своей жизни по-настоящему счастлив?» — сказал он мне за день до своей смерти. И это были слова человека, который даже со мной не откровенничал о своих чувствах. — Как он умер? — спросил я. — Чисто. Сердечный приступ за рабочим столом в собственной галерее. Он говорил по телефону, когда… Сердце попросту не выдержало. Да и как иначе, если на протяжении всей жизни сигареты, красное мясо и постоянная борьба. Ему было только пятьдесят три года, и мы были вместе всего лишь восемь месяцев. Восемь незабываемых месяцев. Видит Бог, Фредерик был парень с норовом. А я… думаю, ты уже успел заметить, что я далеко не ангел и не самый уравновешенный тип. Но, как бы тебе это объяснить? В те месяцы, что мы были вместе, я каждое утро просыпался с мыслью: со мной Фредерик, и жизнь чертовски хороша. Это был первый и последний раз, когда я смотрел на мир с каким-то по-детски наивным оптимизмом. Смерть Фредерика убила его. Убила навсегда. — Не зарекайся. — О, уж я-то знаю. Я слишком хорошо знаю, что это был мой так называемый звездный час, а теперь… — Возможно, он был не последней любовью твоей жизни. — Опять ты заводишь свою «Поллианну». Та часть моей жизни умерла и похоронена. Возврата к ней нет. И я счастлив, что у меня есть Мехмет — три раза в неделю, никаких обязательств, никаких тормозов. — Тем временем твои картины становятся все более мрачными. — Возможно, потому, что я примирился со своим существованием. У меня есть работа. Есть любовник, который мало что значит для меня и от которого мне ничего не нужно, кроме тупого секса. Мне достаточно продавать по одной картине в год, чтобы оплачивать свои пороки. И благодаря твоей аренде, мне удалось заткнуть рот своему домовладельцу, будь он неладен. Так что жизнь идет своим чередом… и довольно сносно… для наркомана. — Он затушил окурок и сказал: — На этой ноте… кажется, вам давно пора ложиться спать, молодой человек. А мне, как известно, для хорошего сна надо принять «лекарство». И поскольку ты не выносишь вида иголок, слабак… — Не продолжай, — сказал я и пошел к себе. Я проспал до полудня и проснулся от знакомых звуков — Фитцсимонс-Росс и Мехмет занимались любовью. Чтобы перебить этот мерзкий саундтрек, я включил радио на полную громкость. Приготовил завтрак, принял душ и дождался, пока хлопнула дверь, возвещая об уходе Мехмета. Только после этого я выбрался из своего логова. Обычно после свидания с Мехметом Фитцсимонс-Росс смешивал краски, или натягивал холсты, или делал наброски — то, что он называл «черновой работой, без которой не обойтись». Когда я спустился вниз, собираясь выдвинуться в «Стамбул», чтобы позвонить, он поднял на меня осторожный взгляд, в котором угадывалось легкое смущение, и я тотчас догадался, что он сейчас скажет… — Кажется, вчера ночью меня сразил приступ болтливости, — начал он, оторвавшись от смешивания красок. — В самом деле? Я не заметил. — Говорить о себе… это так банально и пошло. Так по-американски. — И очень по-ирландски. Захватить тебе что-нибудь? Я на улицу. — Две пачки «Голуаз» и еще литровую «Столичную», — сказал он, имея в виду советскую водку, которую пил всегда. — Там, в кармане моей куртки на вешалке, тридцать марок. Видавшая виды коричневая кожаная куртка висела на старинной вешалке Викторианской эпохи. Я полез в карман и вместе с деньгами вытащил маленький целлофановый пакетик с белым порошком. — Кажется, ты что-то забыл, — сказал я, показывая свою находку. Это определенно был героин. — О, черт! — Он бросил краски и поспешил ко мне. — Я уж думал, что потерял. Фитцсимонс-Росс протянул раскрытую ладонь, и я бросил в нее пакетик: — Как видишь, нашлось. — И в самом очевидном месте, куда я даже не заглянул. Господи, я совсем без головы. |