Онлайн книга «Снежная королева»
|
– И ему не нужна, – говорит Баррет. – А что бы он с ней делал? – Мне ее Лиз подарила. – Как она? – Ей полегче уже. По-моему, почти оправилась. – Иногда даже на люди выходит. С Эндрю и с тем, новым. Выводит их в ресторан ужинать. – Как подобает Лиз. – То есть в этом дело? Она, что ли, поступает определенным образом, потому что так подобает Лиз? – Да, иногда. Да и ты сам тоже небось… – Я, наверно, нет, – неуверенно отвечает Тайлер. – Да брось. Ведь наверняка же бывает: когда не знаешь, как поступить, ты спрашиваешь себя – а как бы я в такой ситуации поступил? – Ну, может, и бывает. – Тайлер выпускает струйку дыма и говорит: – Почему ты мне не рассказал про тот твой чертов свет? – Извини, не понял. – Ты всем рассказал. И Лиз. И даже этому Эндрю. – Все, что сейчас происходит, – это потому… – Потому что происходит. Потому что ты видел, как Святая Дева, чтоб ей пусто было, бьет на небесах чечетку, и ни слова мне об этом не сказал. Баррет берет себя в руки и спешно ищет здравого смысла и логики, но не находит даже следов ни того ни другого. – Неправда. Я тебе рассказал. – Ага, когда Бет умерла. А до того почти пять месяцев рассказывал кому ни попадя. Чего ты дожидался? Нет, лучше так: зачем ты вообще мне рассказал? Почему не устроил так, чтобы про это чудо знали все-все на свете, кроме меня? Баррет изо всех сил старается сосредоточиться. Может, и к лучшему, что повздорили они на людях; если бы их не видели и не слышали сейчас посторонние, не исключено, что ссора приняла бы опасный оборот. И еще хорошо (хорошо ли?), что это происходит в окружении знакомых, личных вещей, которые уже не их, но еще и не чужие, уже не составляют обстановки одной квартиры, но еще не разбросаны по свету. – Ты давно снова начал наркотики принимать? – спрашивает Баррет. У Тайлера на лице, вопреки ожиданиям Баррета, не появляется выражения провинившегося мальчишки. Он сильно затягивается сигаретой и возмущенно смотрит на Баррета, как будто тот специально дожидался вселенской катастрофы, чтобы попрекнуть Тайлера уклонением от мелких домашних обязанностей. – Ты что, теми несколькими фразами про свет рассчитывал меня утешить? – Я боялся, что… Тайлер затягивается так свирепо, что огонек на конце сигареты из обычного оранжевого становится ярко-мандариновым. – Я боялся, что получится, будто я встреваю. – А если попроще? – Ну, что пытаюсь… не знаю… Поучаствовать в заботе о Бет. Показать всем, как важно, что я помогаю. – Продолжай. – Ну, наверно, я думал… что это будет выглядеть типа “Тайлер пишет для нее песню, Тайлер на ней женится, это здорово и хорошо. А зато я, Баррет, младший братец-гей, видел свет. Аж в небе”. – То есть ты не рассказывал мне о самом потрясающем событии в твоей жизни, потому что боялся произвести неправильное впечатление. – Я начал сомневаться… – Ага-ага. – Я начал сомневаться, видел ли я что-то на самом деле или просто… все выдумал. – Зачем такие вещи выдумывать? Тайлер отбрасывает окурок и закуривает новую сигарету. – Не знаю, может, чтобы почувствовать себя не пустым местом? Я же ничего не делал для того, чтобы Бет поправилась… – Никто не делал, помочь было невозможно… – Я не мог написать для нее песню, не мог на ней жениться. – И поэтому состряпал себе галлюцинацию. – Сначала казалось, что я точно видел свет и никаких сомнений быть не может. А потом я уже не был так уверен. И все ждал… не знаю… видения номер два. – По-твоему, такие штуки парами поставляются? – По-моему, я слишком долго слишком сильно стараюсь. – Чего-чего? – Мне больше не важно что-то значить. Стараться влиять на ход вещей. – То-то я смотрю, много ты навлиял, – говорит Тайлер. – Но ведь одно дело не стремиться к житейскому успеху и совсем другое – перестать считать себя неудачником из-за того, что к нему не стремишься. Я все думаю, не это ли означал свет. Ну, как бы он сообщал: тебя видно, про тебя помнят, не надо пыжиться, не обязательно, чтобы твою фотографию напечатали в журнале. – Мы разве только что не договорились, что свет тебе привиделся? – В том-то и дело, – говорит Баррет. – Неважно, было это на самом деле или только в моем воображении. На лице у Тайлера появляется абсолютно новая для него гримаса. Он становится очень похож на мать. Неужели он уже много лет назад научился так насмешливо кривить рот, с таким циничным выражением выгибать бровь? Неужели приберегал свое умение для особенно ответственного момента? – Ты хочешь чего-то совсем своего, да? Баррет, похоже, не знает, что ответить. – Хочешь чего-то вообще не связанного со мной, – говорит Тайлер. – Я прав? – Я хочу кое во что внести ясность. По-твоему, наверно, мы должны плясать от радости, что ты тайком нюхаешь порошок. Так? – Я не нюхаю, – отвечает Тайлер. – Я нашел пузырек с кокаином у тебя в тумбочке. – Это старый. Я про него совсем забыл. Говорили про это сто раз. – Неужели? – Знаешь, это похоже на какое-то азиатское правосудие. Там, если тебя один раз признали виновным, ты остаешься виновным навсегда. – Ты уверен, что правосудие в Азии устроено именно так? – Понятия не имею, как оно устроено. Наверняка оно расистское, нет? Тайлер садится возле Баррета на стул, обитый выгоревшим красным шелком; этот стул, изощренно неудобный, несмотря на вполне невинный вид, Баррет расположил по отношению к зеленому дерматиновому креслу точно так же, как он стоял в квартире. – Я снова начал ходить в церковь, – говорит Баррет. – Да? – Разочароваться в Боге из-за смерти Бет, я подумал, было бы слишком… плоско, наверно. – И как, помогает? В смысле, церковь. – Трудно сказать. Я туда хожу. – И ничего не происходит? – спрашивает Тайлер. – Я бы не сказал, что ничего. – Ты не молишься. Гимнов со всеми не поешь. – Да. Просто сижу в заднем ряду. – Но должен же ты что-то при этом чувствовать. – Покой чувствую. Частичный покой. И все. |