Онлайн книга «Без компромиссов»
– Ага! То-то мы с тобой раньше ночами нарадовались! Когда я только сошелся с Зосей, у меня, как и всегда, не было постоянного жилья, а она жила в одной комнате с матерью – злющей усатой полькой, от которой ей житья не было. Когда мы ложились спать, стоило мне только шепнуть слово Зосе, мать из своего угла спрашивала басом: – Зося, что он тебе сказаув? – Она так говорила, будто засасывала обратно в рот концы фраз. Зося ей чего-нибудь буркнет в ответ, а та со слезой: – Зося, у тебя есть секреты от мамуси? Вот так мы и любились, пока я не снял отдельную комнату, да вскоре подвернулось хорошее дело в Челябинске, а потом я решил повременить с возвращением в Москву на всякий случай и поехал мотать монеты в Минводы, а когда деньжата кончились, вдруг сообразил, что неохота мне к Зосе возвращаться, уж больно все там всерьез начало у нас разворачиваться и замаячил в недалеком будущем загс, а вору женитьба – как зайцу стоп-сигнал. А еще через полгода загремел я в тюрягу и уже из колонии написал Зосе открыточку, не очень-то надеясь получить ответ. Но Зося писала мне все время, и передачки слала, и раз на свиданку приезжала, хотя отбывал я на этот раз не в Минводах и не в Сочах... Потому я и напомнил ей про наши ночные радости, но она хоть и мягкая, а очень упрямая всегда была. Покачала головой и говорит: – Нет, Алеша, хорошим людям для этого ночь дана... Глупые у нее представления какие-то были – это, наверное, от плохого воспитания. И злорадно сказал ей: – Это точно. Все самые лучшие дела люди ночью делают. Мы с тобой делаем приятные дела. А когда я один, без тебя, то я свои дела тоже лучше всего ночью обделываю... – Она бессильно и испуганно развела руками. – Смотри, Зося, – сказал я жестко и весело, – как бы тебе совсем не стать дневной женщиной. – Это как? – А так: ты сначала с мамусей своей замечательной жила, а теперь работаешь всегда по ночам, у тебя для любви ночного времени не остается, и с твоей стыдливостью останешься без мужика. – Что-то ты заботишься обо мне больно, не к добру это, – усмехнулась Зося. Я почувствовал, что она сейчас рассердится или обидится на меня, а я не хотел, чтобы она сейчас на меня сердилась или обижалась, не нужно это мне сейчас было, мне требовалось, чтобы она меня любила, как в первые наши дни. Я поцеловал ее еще разок и сказал: – Не обращай внимания. У меня стал склочный характер. Зося радостно засмеялась: – Вставай скорее, завтрак готов... Мы ели сосиски, поджаренные в яйце хлебные ломтики, пили крепкий сладкий кофе, и, может быть, оттого, что не было тряской сутолоки колес под ногами, въедливой вагонной пыли, пронзительной карбидной вони вокзальных сортиров и я совсем не чувствовал невольного напряжения побега от возможно близкой погони, – но именно во время этого завтрака в маленькой, очень чистенькой кухне Зосиной квартиры я подумал на мгновение: а может быть, действительно завязать? И по тому, как я испуганно и торопливо прогнал эту быструю, короткую мыслишку, я понял: чтобы завязать, мне надо гораздо больше смелости, чем продолжать и дальше воровать. Зося собиралась в магазин, а я лежал на тахте и обдумывал текст письма, которое мне сейчас надо было соорудить. Письмо для меня было очень важным, думал я о нем сосредоточенно и в этот момент был, наверное, похож на своего папаню, когда он боролся за правду. Зося заглянула в комнату: – Ну я пошла. Скоро вернусь... – Погоди. Ты Сеньку Бакуму давно видела? Зося поставила сумку на пол. – Нет, не очень. А что? – Повидать я его хотел. Потолковать есть кое о чем. Зося покачала головой: – Не знаю, захочет ли он с тобой говорить. – А почему не захочет? – пожал я плечами. – С тобой же захотел говорить. Она помолчала немного, потом сказала медленно: – Леша, дурачок, ты мужчина, и этого не понимаешь. Не надо тебе с ним встречаться. – Так объясни мне, раз я не понимаю, – ухмыльнулся я. – Он ведь тебя, а не меня любил, и все же говорить с тобой стал. Чего же ему со мной не поговорить? Зося сосредоточенно смотрела в пол, и я видел, что она хочет мне что-то сказать, да с духом собраться никак не может. – Потому и стал со мной говорить, что любил он меня. Когда человек любит, он очень многое может понять и простить... – Авось и меня простил. Хотя и вины-то я за собой не чувствую: он тебя что, на рынке купил? Сначала он любил, а потом я пришел и его любовь перелюбил. Зося подняла на меня глаза, долгим взглядом посмотрела на меня и тихо сказала: – Не надо так, Леша, говорить. Вы с ним очень разные... – Зося, ласточка моя, не надо ненужные слюни растягивать. И не надо делать из Бакумы влюбленного принца. Бакума – вор, такой же, как я, злой, спокойный блатняга. Понимаешь, он вор, настоящий вор в законе, и ушел за мной он из кодла только потому, что понимал – со мной ему работать и наваристей, и спокойней... Зося снова взяла сумку, выпрямилась: – Может быть. Не знаю, может быть, ты и прав. Только он больше не вор... Я опешил: – Как не вор? А кто, святой? – Нет, не святой. Он шофер. В такси работает. – Что? Бакума – шофером? – Да, шофером. Он мне паспорт показывал. – Я тебе хоть три паспорта могу показать. И все на разные фамилии. – Нет, – покачала Зося головой. – У него был один паспорт и на одну фамилию. Настоящий. – А почему ты знаешь, что настоящий? – Я его руки видела. У него руки шоферские стали, не такие, как раньше. – Н-да, – пробормотал я. – Дела пошли дальше некуда... Зося отправилась в магазин, а я стал бороться за справедливость. Бакуму я разыскал немыслимо легко. Оказывается, если человеку не надо прятаться от уголовки, достаточно подойти к будке справочного бюро, заплатить двадцать копеек, и, если тебе известны фамилия, имя-отчество и возраст, подадут тебе его, как на блюдечке. Садишься в такси, платишь всего рубль семьдесят шесть, и на восьмом этаже беленького, воняющего свежей покраской дома в Вешняках-Владычине нажимаешь черную скользкую пуговицу звонка. И открывает тебе дверь давний подельщик, бывший верный кореш, бывший классный домушник, бывший вор в законе, железный блатарь Сенька Бакума. Он открыл дверь, посмотрел на меня своими тяжелыми оловянными глазами, не моргнул, не зажмурился, не удивился, не обрадовался. И кажется, не разозлился. Ну и слава Богу. – Чего надо? – вежливо и спокойно спросил он, будто присели мы с ним вчера вечерком в картишки и не пошла его игра, перезвенели его монетки в мой карман, а я вот, и не отоспавшись еще, уже снова приперся. |