Онлайн книга «Без компромиссов»
– Иногда я жалею, что занялся абдоминальной хирургией, а не психологией. – Почему? – спросил я по инерции, не вдумываясь в его слова. – По большому счету это интереснее, завтрашний день медицины за психологами. Мне казалось, что я понял его, и участливо спросил: – Это вам жена не велела звезду давать? – Жена? – удивился Обнорский. – Нет, она здесь совсем ни при чем. Она вообще не знала, что я купил эту брошь... Я посмотрел на него с недоумением: Обнорский отвернулся к окну и, будто продолжая разговор с самим собой, задумчиво сказал: – Нет в мире лжи, которая когда-то не стала бы явной. Когда вам будет столько лет, сколько мне сейчас, и, не дай Бог, вы однажды поймете, что прожили жизнь с чужим и неприятным человеком, возможно, у вас тоже недостанет душевных сил сделать решительный шаг и уйти. С годами это все гораздо труднее. Короче говоря, моя жена и не знала о существовании броши... Он встал, но, видимо, решив, что я не все понял, уточнил: – Звезда была куплена и преподнесена совсем другому человеку. Вчера я не мог вам этого сказать, да и не должен я всего объяснять. Просто... почему-то мне было бы неприятно оказаться в ваших глазах прохвостом... Я могу быть свободен? – Подождите одну минутку, я оформлю выдачу звезды... – Не надо. Когда пройдет в ней нужда, позвоните мне в клинику, я заберу. – Все-таки, пожалуйста, подождите. Это не только для вас требуется, но и для дела тоже... Сашка небрежно бросил звезду на стол и сказал: – Я сразу почувствовал, что здесь что-то не то. Один мой знакомый немец в таких случаях говорил: их хабе цвай бабе... – Меня его возраст смутил – все-таки ему шестьдесят шесть. Это же немало? – спросил я у Сашки, которого считал большим специалистом в вопросах любви. – Ничего, в любви все возрасты проворны, – успокоил меня Сашка. – Я вот чего не пойму: как смог Сытников после всех жизненных передряг сохранить звезду этого генерала? Дитца этого самого? И как крест от ордена оказался у Кастелли? Прямо чертовщина какая-то! Ну ничего, поживем – увидим. Он сказал это так спокойно и уверенно, будто стоило ему подойти к первой же будочке справочного бюро на Страстном бульваре, заплатить двадцать копеек, и ему незамедлительно выложат все сведения. – А тебя не смущает, что и Дитц, и Сытников уже на том свете? – спросил я с насмешкой. – Смущает. Но Кастелли-то на этом. И надо полагать, он не от себя работает. Не один он, ты про Батона забыл, – сказал уверенно Сашка. – Я помню, еще в институте профессор Строгович сказал нам, что неустановимых истин не бывает. Бывают истины, которые не удалось установить. А он мужик умнейший. У него шапка, наверное, шестьдесят четвертого размера была. Я бы мог из нее себе сделать меховое пальто... – Я не уверен, что Строгович счел бы правильным такое использование своей шапки. Так что пусть уж он ее носит и дальше, а ты походи пока в своем балахончике невыразимом. – А чем он плох? – обиделся Сашка за свое необыкновенное розовое пальто. – Такого пальто я больше ни на одном человеке в жизни не видел... Ишь, не нравится ему мое семисезонное! Заграничное пальто, импортное, можно сказать. Один материал чего стоит: драп-хохотунчик – не рвется, не мнется, три рубля километр. Кстати, когда вчера отправляли по фототелеграфу в Софию увеличенные отпечатки пальцев Кастелли, я подумал, что вряд ли он месяц назад на минутку заскочил в Болгарию, чтобы обчистить квартиру композитора и двинуть дальше к Сытникову. Вот так мы и подошли к разговору, который меня волновал больше всего. Теперь эпицентр поиска неизбежно смещался в Болгарию. Я отчетливо понимал, что сейчас розыск, несомненно, целесообразнее вести из Софии: люди, связи, выявленные события, отправная точка преступления были, конечно, там, и все, что мы узнали с Сашкой, было очень важным, но все же только вспомогательным материалом, сырьем для организации хорошо продуманного и подготовленного расследования в Болгарии. А мы с Батоном оставались за линией, которую ребята называют в своих играх «чирой». Пока мы оставались за «чирой», и, по-видимому, надолго. – Думаешь, дело передадут в Болгарию? – спросил я Сашку неуверенно. Он только пожал плечами. – Да, жалко, – сказал я. – Мы, как спортсмены, только-только разогрелись, мы это дело еще ладонями чувствуем... Жалко, конечно... – Передадут так передадут. Ты же сам понимаешь, что это правильнее. Жалко, тоже мне еще! Подумаешь, Венеру Милосскую создал, нос там у нее без тебя отколотят... Я встал, потянулся и весело сказал: – Нет, Саня, я ведь ничего и не говорю. Я ведь Батона все равно не оставлю: раз я ему обещал доказать, что воровать нельзя, так уж теперь кровь из носа, а докажу. Я уже подал Шарапову докладную по этому вопросу, он поехал в министерство, а мы свободны. Сегодня тридцатое апреля – можем все праздники гулять на всю катушку... – И ни разу за праздники не дежурим? – недоверчиво спросил Сашка. – Свободны до четвертого мая, – подтвердил я. – Прекрасно! Можно подумать о спасении души. Как говорил все тот же мой знакомый немец: их виль безухен айне кляйне пивнухе. Пива хочешь? – Нет. Я, наоборот, хочу пойти на свидание. – Чрезвычайно почтенное занятие, – сказал Сашка. – Не смею отговаривать... После его ухода я еще некоторое время листал дело, но никаких идей не приходило, да и взяться им не с чего было. Я запер папку в сейф и позвонил Люде-Людочке-Миле. Поболтали немного, потом я сказал ей: – А ведь вы помогли мне... – Стать самым-самым? – с интересом спросила Мила. – Нет, самым-самым мне, видимо, даже с вашей помощью не стать. А вот кое-что прояснить в ситуации вы мне помогли... – Неужели все это и за полвека не превратилось в пустые побрякушки? – удивилась Мила. Я засмеялся: – Милочка, вещь становится побрякушкой, когда утрачивает смысл, которым наделили ее люди. Но если побрякушку облечь новым смыслом, она опять становится вещью. Другой, новой, вещью. – Ну вас, вы меня только дразните какими-то намеками, а ничего все равно не расскажете. – А вы что собираетесь делать сегодня, Мила? – Буду готовиться в дорогу. – В какую дорогу? – удивился я. – Мы решили целой компанией поехать на праздники в Ленинград. – А-а! – разочарованно протянул я и вдруг поймал себя на мысли, что это не вызывает у меня досады. – А я думал, мы с вами увидимся. Мила помолчала и сказала: – Нет, мы уже договорились... – Тогда после праздников созвонимся? – Я четвертого числа улетаю в командировку в Свердловск. – И мне послышалась в ее голосе горечь. – Помните, мы с вами говорили про уток и лебедей? |