Онлайн книга «Рэй Брэдбери. Голливудская трилогия в одном томе»
|
— Вы что, — вежливо осведомился он, — ищете следы швов над моими ушами? — Нет, нет! — Да, да! — развеселившись, возразил он. — Все ищут! Гляди! Он наклонился вперед, вертя головой направо и налево, натягивая кожу у линии волос, затем на висках. — Надо же, — сказал я. — Отличная работа. — Нет. Безупречная! Ибо тонкие порезы были едва-едва различимы, и если мушиные пятнышки рубцов и были там когда-то, то давным-давно сошли. — Неужели вы… — начал я. — Оперировал сам себя? Вырезал себе аппендикс? Может, я вроде той женщины, что сбежала из Шангри-Ла и сморщилась, как монгольская старуха! [233] Грок рассмеялся, и меня очаровал его смех. Не было ни минуты, когда бы он не веселился. Казалось, стоит ему перестать смеяться, как он тут же задохнется и умрет. Вечно счастливый хохот и не сходящая с лица улыбка. — Да? — спросил он, видя, что я разглядываю его зубы и губы. — А над чем вы все время смеетесь? — спросил я. — Да надо всем! Ты когда-нибудь смотрел фильм с Конрадом Вейдтом?.. [234] — «Человек, который смеется»? [235] Грок остолбенел от удивления. — Невероятно! Ты не можешь этого знать! — Моя мать была помешана на кино. Когда я учился в первом, втором, третьем классе, она забирала меня после школы, и мы шли смотреть Мэри Пикфорд, [236] Лона Чейни, Чаплина. И… Конрада Вейдта! Цыгане разрезают ему рот, чтобы он улыбался до конца жизни, а он влюбляется в слепую девушку, которая не может видеть этой страшной улыбки. Потом он ей изменяет, а когда принцесса с презрением его отвергает, извращается к своей слепой девушке, плачет и находит утешение в ее невидящих объятиях. А ты сидишь в темноте кинотеатра «Элит», где-то у бокового прохода, и плачешь. Конец. — Боже мой! — воскликнул Грок почти без смеха. — Ты потрясающий малыш. Правда! Он усмехнулся. — Я — тот самый герой Вейдта, только цыгане не разрезали мне рот. Это сделали самоубийства, убийства, кровавые бойни. Когда ты заживо погребен вместе с тысячами мертвецов и изо всех сил, преодолевая тошноту, пытаешься выбраться из могилы, расстрелянный, но живой. С тех пор я не притрагиваюсь к мясу, потому что оно пахнет гашеной известью, трупами, непогребенными телами. Так что вот… — он развел руками, — фрукты. Салаты. Хлеб, свежее масло и вино. И со временем я пришил себе эту улыбку. Я защищаю истинный мир фальшивой улыбкой. Когда стоишь перед лицом смерти, почему бы не показать ей эти зубы, похотливый язык и смех? Кстати, это явзял тебяпод свою ответственность! — Меня? — Я сказал Мэнни Либеру, чтобы он нанял Роя, твоего приятеля, спеца по тираннозаврам. И сказал: нам нужен кто-нибудь, кто пишет так же хорошо, как Рой фантазирует. Вуаля! И вот ты здесь! — Спасибо, — медленно проговорил я. Грок снова принялся клевать свою еду, довольный, что я пялюсь на его подбородок, его рот, его лоб. — Вы могли бы сколотить состояние… — сказал я. — Как раз этим я и занимаюсь. — Он отрезал ломтик ананаса. — Студия платит мне баснословные деньги. Их звезды то и дело приходят с помятыми лицами после пьянки или пробивают лобовое стекло головой. На «Максимус» постоянно боятся, что я уйду. Чепуха! Я останусь. И буду молодеть с каждым годом, резать и подшивать, и снова подшивать, пока моя кожа не натянется так, что при каждой улыбке будут выскакивать глаза! Вот так! — Он показал. — Потому что я не могу вернуться назад. Ленин выставил меня из России. — Покойник вас выставил? Фриц Вонг наклонился и с немалым удовольствием прислушался к разговору. — Грок, — сказал он мягко, — объясни. Ленин с новым румянцем на щеках. Ленин с новенькими зубами, прячет во рту улыбку. Ленин с новыми, хрустальными, глазами под веками. Ленин удаляет себе родинки и подстригает козлиную бородку. Ленин, Ленин. Рассказывай. — Очень просто, — сказал Грок, — Ленин для них — святой чудотворец, бессмертный в своем хрустальном гробу. А Грок, кто он такой? Разве это Грок придал яркость его губам, свежесть его лицу? Нет! Ленин, даже умерший, сам становится все краше и краше! И что же? Грока в расход! И Грок бежал! И где теперь Грок? Падает наверх… вместе с вами. На другом конце длинного стола снова появился Док Филипс. Он не стал подходить ближе, однако резким кивком велел Гроку следовать за ним. Грок не спеша промокнул салфеткой тонкие ярко-розовые улыбающиеся губы, сделал еще один долгий глоток холодного молока, скрестил на тарелке нож и вилку и стал пробираться к выходу. Вдруг он остановился, задумался и сказал: — Нет, это не «Титаник», скорее Озимандия! — и выбежал вон. — И к чему, — помолчав, сказал Рой, — он болтал тут про всяких морских коров и столярное дело? — Он что надо, — отозвался Фриц Вонг. — Конрад Вейдт в миниатюре. Я задействую этого сукина сына в моем следующем фильме. — А при чем тут Озимандия? — спросил я. 15
Весь остаток дня Рой беспрестанно просовывал голову в дверь моего кабинета и показывал свои покрытые глиной руки. — Пусто! — кричал он. — Нет чудовища! Я выдергивал лист из пишущей машинки. — Пусто! Нет чудовища! Но наконец, к десяти вечера, Рой поехал вместе со мной в «Браун-дерби». По дороге я прочел вслух первую часть «Озимандии»: Я встретил путника; он шел из стран далеких И мне сказал: вдали, где вечность сторожит Пустыни тишину, среди песков глубоких Обломок статуи распавшейся лежит. Из полустертых черт сквозит надменный пламень — Желанье заставлять весь мир себе служить; Ваятель опытный вложил в бездушный камень Те страсти, что могли столетья пережить. По лицу Роя пробежали какие-то тени. — Читай дальше, — попросил он. Я прочел: И сохранил слова обломок изваянья: «Я — Озимандия, я — мощный царь царей! Взгляните на мои великие деянья, Владыки всех времен, всех стран и всех морей!» Кругом нет ничего… Глубокое молчанье… Пустыня мертвая… И небеса над ней… [237] Когда я закончил, Рой проехал молча еще два-три длинных и мрачных жилых квартала. — Поворачивай назад, поехали домой, — сказал я. |