Онлайн книга «Поцелуй женщины-паука»
|
— А потом? — Потом она просыпается в шикарной кровати, на светлых атласных простынях и под стеганым атласным одеялом бледно-розового или бледно-зеленого цвета, так я себе представляю — жаль, что некоторые фильмы черно-белые, правда? А над кроватью тюлевый балдахин. Она просыпается, влюбленная, смотрит в окно — там моросит дождик. Она подходит к телефону, снимает трубку и слышит голос офицера. Совершенно того не желая, она подслушивает его разговор о том, какой приговор надо вынести каким-то спекулянтам с черного рынка. Она едва верит своим ушам, когда слышит его приказ о смертной казни для них, тихо ждет, пока разговор закончится, и, когда он вешает трубку, тоже кладет свою, чтобы он не догадался, что она подслушивала. Потом он заходит в спальню и спрашивает, не хочет ли она позавтракать. Лени выглядит просто чудесно на фоне окна, за которым идет дождь, и она спрашивает его, правда ли, что он никого не боится, как говорят о солдатах новой Германии, как тот герой, о котором он ей рассказывал. Он отвечает, что ради своей страны он готов на любые испытания. Тогда она спрашивает, не страх ли движет тем, кто убивает безоружного врага. Страх, что когда-нибудь в будущем все переменится и человеку придется вновь столкнуться со своим противником, но тогда оружие будет уже не у него в руках. Офицер говорит, что не понимает, к чему она клонит. Но Лени быстро меняет тему. Позже, в тот же день, она, будучи одна в доме, набирает номер, который ей дал хромой, — номер, по которому можно связаться с маки, чтобы передать данные об арсенале. Теперь, когда она увидела, с какой легкостью ее возлюбленный обрекает на смерть людей, всё — как человек он пал в ее глазах. И она идет на встречу с одним из маки в свой театр — поскольку у нее репетиция, это можно использовать в качестве повода. Она видит, как к ней подходит человек и подает условный сигнал, и тут же видит другого человека, который идет по коридору и спрашивает Лени. Он вручает ей телеграмму из Берлина — приглашение сниматься в фильме на одной из лучших студий Германии. Телеграмму принес служащий оккупационного правительства, понятно, что она ни слова не может сказать подпольщику. И она спешно начинает собираться в Берлин. Ну как? — Ну так… Теперь мне захотелось спать. Давай дорасскажешь завтра? — Нет, Валентин, если тебе не нравится, я вообще не буду рассказывать. — Мне интересно, чем все закончится. — Нет, если тебе не нравится, зачем напрягаться?.. Ладно, всё, спокойной ночи. — Поговорим завтра. — Но не о фильме. — Как хочешь, Молина. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи. {2} — Почему так долго не несут завтрак? В соседнюю камеру, кажется, уже принесли. — Я тоже слышал. Ты кончил заниматься? — Нет еще. Который час? — Начало девятого. К счастью, сегодня я не хочу есть. — Очень на тебя не похоже, Молина. Ты не заболел? — Нет, просто нервы. — По-моему, несут. — Нет, Валентин, это кто-то возвращается из туалета. — Ты так и не сказал, зачем тебя вызывали к начальнику тюрьмы. — Ерунда. Надо было подписать бумаги с новым адвокатом. — С новым адвокатом? — Ага. Поскольку у меня новый адвокат, надо было кое-что подписать. — И как они с тобой обращались? — Обычно. Как всегда — как с педиком. — Слушай, по-моему, кто-то идет. — Да, точно. Прячь журналы, быстрее. Если найдут, точно отнимут. — Умираю от голода. — Пожалуйста, Валентин, только охраннику не жалуйся. — Ладно… — … — … — Бери… — Маис… — Да… — Спасибо. — О, как много… — Ну, теперь счастливы, ребята? — А почему вторая порция такая маленькая? — В чем дело, приятель? Со мной спорить все равно бесполезно… — … — … — Ради тебя, Молина, я ему ничего не сказал. Но если б не ты, я бы запустил ему в рожу этим кукурузным клеем. — Какой смысл жаловаться? — На одной тарелке в два раза больше, чем на другой. Охранник совсем обнаглел, жирный сукин сын. — Слушай, Валентин, я возьму порцию поменьше. — Нет, ты эту кашу больше любишь, возьми большую. — Нет, я же сказал, что не голоден. Оставь большую себе. — Хватит препираться, бери. — Нет же, говорю тебе. Почему я должен брать большую? — Потому что я знаю, что ты любишь маис. — Валентин, я не хочу есть. — Съешь немножко, и аппетит появится. — Нет. — А сегодня каша неплохая. — Я не хочу. Я не голоден. — Боишься потолстеть? — Нет… — Тогда ешь, Молина. К тому же сегодня клей ничего, по вкусу даже смахивает на маис. Мне и маленькой порции вполне хватит. — А-а-а… а-а-а… — … — Ой-ой-ой… — Что такое? — Ничего, ой… девчонке плохо, вот и все. — Какой девчонке? — Мне, глупый. — Чего ты так стонешь? — Живот… — Хочешь блевануть? — Нет… — Я достану пакет на всякий случай. — Нет, не надо… Болит ниже, в кишечнике. — Это не понос? — Нет… Острая боль, очень сильная. — Я позову охранника… — Нет, Валентин. Похоже, проходит… — Что ты чувствуешь? — Как будто ножами режут… Очень острыми… — С одной стороны? — Нет, по всему животу… — Может, аппендицит? — Нет, мне уже вырезали. — Еда вроде нормальная была, как мне показалось… — Наверное, нервы. Я сегодня перенервничал… Но, похоже, отступило… — Постарайся расслабиться. Расслабь руки и ноги. — Вроде постепенно отпускает. — Давно болит? — Ага, довольно. Прости, что разбудил. — Да ладно… Надо было еще раньше, Молина. — Не хотел беспокоить тебя… ой-ой… — Сильно больно? — Будто ножами… А сейчас снова отпустило. |