Книга Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра, страница 4 – Александр Богданович

– Прошу прощения, – неожиданно к советнику обратился сосед, заискивающе улыбаясь, – не является ли пан членом магистрата, паном… Червинским?..

– Да, вы правы, – ответил советник, не особенно удивившись. Его часто узнавали в городе.

Пассажиры трамвая с любопытством и недоверием повернулись в его сторону.

– Ежи Вуйцык, служащий городского бюро по продаже скота и мяса, – представился сосед. – Я, собственно, еду в Краевой банк и не знаю – верно ли, но слышал, что там начали выдавать вклады и пенсии. Не знаете ли вы что-нибудь об этом?

– Мне об этом ничего не известно, – ответил профессор. – Этим занимается исключительно вице-премьер Шляйхер. Но если не ошибаюсь, все девизы [10] уже вывезены из города. Хотя, пожалуй, директор банка пан Милевский еще на месте.

– А что еще можно ожидать от наших властей? – раздался сиплый голос толстяка с мутными глазами, синюшным носом и стойким запахом перегара. – Они раздали все деньги своим чиновникам, оплатили их расходы на эвакуацию, на эти легионы, а о жалованье рабочим, пенсиях вдовам и сиротам и не вспомнили.

Червинский сообразил, что сказал лишнее, и, надеясь уйти от неприятной темы, демонстративно отвернулся к окну, однако продолжал с любопытством прислушиваться к разговорам горожан.

Военное положение сближало незнакомых людей и побуждало делиться своими мыслями и впечатлениями, а трамвай был для этого весьма подходящим местом. Ведь на ближайшей остановке источник панического слуха или крамольного анекдота мог спокойно сойти и остаться никому не известным.

Новость о расстреле за шпионаж сына известного львовского адвоката на Цитадели советник уже слышал ранее, его сейчас больше занимал разговор стоящих рядом двух молодых крестьян с рекрутскими мешками.

Невже москалi будуть у Львовi? – спрашивал один из них.

Другой быстро закивал:

– Так, бачиш, всi тiкають. Бiльшість заможних панiв вже заладувала майно на тягрове авта i повтiкала з міста [11] .

– То як же Австрiя, зi своiм вышколеним вiйськом, найдосвiдченими генералами, має програти вiйну? З ким? З москалями, яких маленька Японія збила на капусту? [12]

Трамвай повернул на Лычаковскую и резко остановился. Вошли гимназисты, обувь и штаны у них были измазаны глиной.

– Ну что, хлопцы? Все готово к приему москалей?! – с издевкой крикнул им толстяк, оскалив желтые зубы.

Юноши смущенно заулыбались, а полная дама с горечью произнесла:

– До чего мы дожили! Детей заставляем окопы рыть.

Червинский изумленно посмотрел на соседа.

– Они едут из Винников, – разъяснил тот. – Ведь это сейчас главный форпост нашей обороны. Говорят, там неплохо платят за земляные работы.

– То wszystko do dupy [13] , – не унимался толстяк. – Москали войдут в город с Замарстынова.

– Не говорите чепуху, – возразил мужчина в железнодорожном кителе. – Немцы не пустят их в город. Вы разве не слышали, что они уже взяли Калиш и вот-вот придут к нам на помощь?

– Я думаю, их помощь не пойдет дальше советов, где копать могилы для наших ребят, – с горечью заметила полная дама.

Она, видимо, имела в виду недавний приезд во Львов немецких офицеров, инспектировавших фортификационные работы вокруг города.

Советник посмотрел в окно. Трамвай догнал бричку с крестьянской семьей. Следом шла подвода, доверху груженная домашним скарбом. Сзади бежали привязанные собаки.

Червинский уже имел опыт общения с русскими. Это было еще в детстве, когда его семья жила в Варшаве. В польском обществе уже тогда сложилось стойкое мнение о русских чиновниках как о безнравственной привилегированной касте, которых можно купить за стакан водки или интимные услуги. После так называемых Варшавских манифестаций, появился указ о преподавании в школах и общении между школьниками только на русском языке. Молодежь это раздражало. В гимназии появились новые преподаватели – отставные российские офицеры и чиновники, ранее командированные в королевство, которые, однако, не могли серьезно заинтересовать учеников русской историей и литературой. Да и стоило ли ее любить, русскую литературу, если она еще со времен Радищева, славившая свободу и милость к падшим, ни одного доброго слова не сказала об угнетенных русской державой поляках.

После подавления Польского восстания царскими войсками его отец, известный в Варшаве адвокат и общественный деятель, вместе с семьей бежал в Галицию, где молодой Червинский закончил Львовский университет, стал профессором и авторитетным членом множества городских общественных образований.

Теперь трамвай обгонял лошадей, тащивших пушку с исковерканным лафетом. Ехавший верхом поручик с перевязанной головой злобно выругался, когда трамвай чуть не наехал на семенящих с отрешенным видом канониров.

Все происходящее вокруг представлялось советнику мучительно затянувшимся кошмарным сном, который он не в силах был прервать. Еще месяц назад он с женой отдыхал в Германии на острове Гельголанд – популярном курорте состоятельной львовской публики. Политика мало интересовала пожилую чету, да и разговоры о возможной войне казались несерьезными. Наслаждаясь природой этого живописного уголка Северного моря, они строили планы на будущее: говорили о покупке летнего дома в Дублянах и предстоящей учебе сына в Венском университете…

Неожиданно трамвай резко остановился, и в вагон втиснулся жандарм. Его грозный взгляд остановился на крестьянах.

– Со to za panstwo? [14]

– Ми з Золочіва. Прямуємо на збір січових стрільців, – растерянно ответил один из парней.

– Prosze wyjsc! [15] – громко скомандовал жандарм.

– Проше пана, але нам треба на Зелену п’ять, – попытался объясниться украинец.

– Milczec, zaraz my tu gadamy! Co mi tarn jakis strelcy! [16] – грубо оборвал его жандарм.

– Marsch heraus, Sie Schweinker! [17] – прозвучал снаружи голос еще одного жандарма с револьвером в руке.