Онлайн книга «Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских»
|
После учебы в Благородном пансионе в той или другой из столиц и пары лет приятной службы в лейб-гусарском полку, где мне часто приходилось гарцевать перед государыней, я вышел в отставку и вернулся в Свидригайлово, к ужасному удовольствию Ау. Здесь, в этом провинциальном парадизе, я вел рассеянный, но радостный образ жизни. Что же касается милой Mutti, [160] то я не видел ее уже лет десять, но хорошенькие горничные, которым всегда был любезен, шептали мне по секрету, что она еще вполне жива, однако стала набожной и почему-то постоянно отправляет за меня молитвы. Папан же командовал эскадрой на Каспийском море и приезжал в имение раз в пять лет. Семейная жизнь не очень интересовала Конрада Гиацинтовича. Вместо того чтобы спать с супругой, нянчиться со мной или на худой конец навещать своего брата-близнеца Карла, жившего припеваючи в уездном городе Клизме (как ни странно, внешне папан и дядя Карл были совсем непохожи), он предавался прелести азарта. Иными словами, проводил всю побывку, играя в карты с каким-нибудь не вполне разорившимся соседом, который к концу ее становился вполне разорившимся. Увеличив таким образом семейное состояние еще на порядок, отец покидал Свидригайлово, оставляя меня once again in charge. [161] Папан воевал с персами, матушка молилась, я гулял и охотился, а Гертруда была, если можно так выразиться в восемнадцатом веке, нашим семейным менеджером. * * * При виде Акулины померанка подняла бритую бровь и демонстративно вздохнула. Я спрыгнул с коня, кинул поводья донскому казачку Митьке — подарку от папана, привезенному им из последнего похода, — и бросил (девушку) ключнице: — Гертруша, посмотри что я нашел в лесу. Неправда ли, она очаровательна! Ключница вынула из кармана кожаного бюстгальтера рулетку и окинула Акулину профессиональным взглядом. Та зарделась. Померанка обмерила красную девушку, аккуратно записывая цифры на клочке бумаги. — Каков твой вердикт, Гертруша? Эрзац-мама повела длинным носом. — Herr Woldemar, она негигиеничная. Действительно, от Акулины исходил лукавый телесный запах, что характерно для лесных и полевых буколичек, как 150 лет спустя поведал читателю Иван Алексеевич Бунин. — Умой ее, надуши и приведи ко мне. Я буду в кабинете: мне надо написать письмо братьям Зубовым. — Jawohl! — И не жалей на нее миндального мыла и розового масла. — Они дорого стоят. — У тебя же в кладовке богатые запасы банных и косметических средств. Почему ты так скупишься? — Экономка должна быть экономной. Через час у двери моего кабинета раздался скрип ключницы. Я отложил перо в сторону и накинул шелковый шлафрок на барельефные бицепсы и все прочее. — Come in. [162] Гертруда ввела в комнату пахнущую розами розовую Акулину, от которой еще поднимался пар. Отпустив ключницу, я уселся на кожаный диван, где полуразорванная когда-то матушка произвела меня на свет. Наступило молчание, прерываемое тихими вздохами девушки. Она переминалась с ноги на ногу, поправляла прекрасные распущенные волосы и глядела в пол. Я откинул мускулистый торс на спинку дивана, скрестил мускулистые руки и заговорил мускулистым голосом. — Акулина, слушай меня внимательно, ибо в эти минуты решается твоя судьба. Я решил сделать из тебя леди. Играя в шашки жизни, провести тебя в дамки! (У меня была склонность к смелым метафорам, редкая в восемнадцатом веке.) Я буду твоим Пигмалионом, а ты — моей пигалицей. Ты станешь жить в непривычной, хотя и подневольной роскоши. Приобретешь всестороннее образование, научишься читать и писать, сначала по-русски, а потом на других языках. День-деньской ты будешь зубрить французские глаголы, извлекать квадратные корни, резать скальпелем лягушек. Однако предупреждаю! Если станешь сачковать, то будешь наказана тяжелой помещичьей рукой. Бедная студентка с ужасной радостью смотрела на меня во все изумруды. — Ой! — Тебе придется мыться каждый день, снаружи и изнутри. Благодаря воспитанию, данному мне Гертрушей, я до неприличия чистоплотен. — Грех, барин… Я показал пигалице педагогический перст. — Девы срам — страсти храм. Акулина шмыгнула курносом. — Не грусти, милая, с этой минуты ты моя протеже. Гордись своим статусом: даже твой несостоявшийся совратитель Сил Силыч со всеми своими мешками муки теперь не годится тебе в лапти! * * * Акулина сразу же начала делать большие успехи в учебе. На третий день занятий она уже выговаривала довольно ясно по-французски: «Je suis une pauvre orpheline et je mis tout mon espoir dans la gentillesse de mon maître et protecteur». [163] Через месяц девушку было не узнать. Акулина привыкла к лучшему складу речей. Ум и тело ее заметно развились. Она расплела косу и с помощью Гертруды каждое утро придумывала себе стильные прически, одну другой сложней и многоэтажней. Я одевал ее, как куколку. К сожалению, из-за беспорядков в Париже, где смутьяны и безбожники дерзко посягали на прерогативы королевской власти, тамошние модельеры не могли гарантировать выполнения заказов. В силу этих внешнеполитических обстоятельств Акулина одевалась у лучших дизайнеров Клизмы, а то и Калуги. Сирота в сарафане превратилась в благоухающую и образованную барышню, безупречно говорящую по-французски и по-английски и неплохо знающую математику. Каждый вечер прелестная пигалица приходила ко мне в кабинет, где делала домашнее задание. Я был доволен ее прилежанием и в награду часто брал ее с собой в гости к дядюшке Карлу. Радушный родственник устраивал в честь нас ужины и приемы, куда стекалось все, что было в Клизме изысканного и аристократического. Акулина быстро освоилась в обществе, демонстрируя прекрасные манеры и незаурядное умение вести светский разговор. — Monsieur Karl, vous m’avez joué un mauvais tour, [164] — журила она дядюшку, когда тот подводил ее к обеденному столу. — Mais qu’est ce-que j’ai fait? [165] — волновался добрый холостяк, окидывая взглядом миски и тарелки севрского сервиза. — Je comptais dîner de chocolat, mais je n’en vois rien, [166] — кокетливо качала головой Акулина, и ее золотые волосы сверкали в свете люстры. |