Онлайн книга «Магический бестиарий»
|
Промчалась машина “скорой помощи” с оторопело мигающими огнями, как комета. – Как комета, – сникнув, сказал он. Он перешел на самый тихий невыразительный регистр, с которым так контрастировали его слова, а может быть, он их и не говорил вовсе. Я будто прочел текст, который мне подсунули. Я воочию увидел его речь. Мой очумелый взор скользил по зимнему листу, спотыкаясь о каждую скользкую букву: “Повелеваю считать святым духом то текучее вещество, каковое здоровые парни сбрасывают в дачные умывальники и забывают за собой подтереть. К твоей лужице, дурень, я добавил свою. И оставил это общее, смешавшееся добро, шутки ради, тем более, – в дверь царапалась наша Оля”. На обороте было выведено корявыми гнусными литерами, каждая держала мерзкой ручкой дудку и издавала звук, так напоминающий рулады овечинского баритона: “Шутка юмора. Юмора шутка. А уж как она поступила догадайся сам. Никто этого кроме нее не видел”. Но если она умерла, его убить должен был я. Его убить должен был я. Я лыб нежлод тибу оге… Удивительно легко вывернул я строку приговора. Но у меня не было ни пистолета, ни перочинного ножа, ведь пиво я всегда отворял о всякие углы и выступы, например, о чугунную, уже отвердевшую, боковину скамейки. Я был безоружен перед ним как всегда. Да и руками я был слаб. – Ну и на кого похожа двадцатилетняя отроковица? – тихий голос показался мне чужим. Но я быстро исчислил возраст общей дочери, все-таки небольшие числа еще со мной любезны. Он выпустил мою онемевшую руку. – Ты не поверишь. – Почему не поверю, поверю. Поверю. – Нет, ты не поверишь, но на нас. Меня осенило. Я понял. Я разгадал. Я набрал полные легкие воздуха. Тончайшей струей я выстрелил в мозг Овечина: “Сан ан он!”. Это же: “Сам Онан!”. Надо только поменять местами две жалкие буквы. “Н” на “м” и “а” на “о”! И все сойдется. Это было мое фундаментальное открытие и, пробормотав его священную формулу, я вспотел, и меня обуял жар, и я чуть не подпрыгнул. Овечин закатил глаза, глянул вверх, туда, откуда строгий Отец небесный посмотрел когда-то на Онана. Он повторил для меня еще раз последнюю фразу, как для особенного тупицы: – Повторяю. По буквам: н-а м-и-н-я и н-а т-и-б-я. Сразу! Он прибавил ничего не значащую фразу: – Ты не поверишь. Он меня из своего далека уже не слышал. Он продолжал: – На Олю почти не похожа. Совсем, пожалуй, не похожа. Слушай, а что ты все время добавляешь какие-то бредовые фишки? Можно без этого, я понимаю, что ты обалдел. Но у меня есть ее карточка – вот, посмотри, убедись. – Сидебу, – я отбивался от него, я поворачивал слова, а значит, и время вспять. Он протянул мне прямоугольное небольшое фото. На меня с гнутого прямоугольничка посмотрела моя чудесная тень, похожая на Овечина и длинной шеей, и посадкой головы, и испытующим взором, и выбившимся из волны коротких кудрей немного оттопыренным ухом. Ухом медепромышленника из-под волны кудрей, косо падающих. Но падающих упрямо, по-моему, пока они у меня еще были, кудри. На обороте было написано – “ОЛЯ”, число, адрес и цифры телефона. Вместе глядя на маленькое фото, мы сидели молча. Глава девятнадцатая. Небосос Тишину прервал я, хотя вопросов у меня уже не было. У меня была обида на обман столетней давности. Я ведь вспомнил все овечинские обидные подначки: – А что ж ты, ползучий гад, говорил, “я запечатан, даже рукоблудие не для меня, моя девственность, тыры-пыры”. – Да, знаешь, ведь чем труднее, тем приятнее… – хищно осклабился он, гладя свой матерый галстук. Моего “ползучего гада” он пропустил мимо ушей. Еще бы, он был так скользок. И я громко сказал, не глядя на него: – Я тебя ненавижу. – Юанз. знаЮ. Я тебя вижу насквозь, и мне на это трижды наплевать, уж не обессудь. Дело не в тебе… – Он на миг задумался, хохотнул: – Тебе. ебеТ. Понял? ляноП? Он продолжал, преисполненный достоинства. Словно он уже разгадал все загадки: – Но это мне совершенно безразлично. Это к нашему соглашению не имеет теперь никакого отношения. Мы четко, как я понял, договорились. ляноП? Тем более, почти все бумаги у меня с собой. Тебе надо только несколько раз аккуратно расписаться. Ты хоть на это способен?! – Я! Не! Буду! Мы ни о чем с в-а-м-и не договаривались! Господин хороший! Я вообще не знаю вас! Я впервые вас вижу! Я окончательно очнулся от собственного визга. – Небосопс? Я не способен! Я знаю, кто ты! Я понял! Вот! Ты – небосос!!! – Свой бред оставь при себе! Овечин посмотрел на меня как гипнотизер: – На! Ты! Перо! Ты! Меня! Слы! Шишь!!! – Он плеснул мне медным окислом прямо в лицо, в глаза, рот, нос и уши. Белой ночью я ставил свои простые подписи с грустным хвостиком трусливого маленького животного на миллионе бумаг. Мои закорючки убегали от меня, как овечки по лужку. Овечин, скрепляя какие-то своей, там и сям лепил печати трех сортов. Стремительно и быстро, как машина. Он боялся, что я убегу следом. Как трусливое животное, как неприкурившая бомжиха, в молодеющий утренний сумрак. Но это было невозможно, так как вполне рассвело, и ему не составило труда набросить на меня лассо и притянуть к себе. Я чувствовал на своей шейке тонкую капроновую веревку. Я не мог даже заблеять. Все стало реальным. Вызванный по крошечному телефону лимузин через секунду домчал нас до моего дома, где судорожно под брезгливым овчарочьим взором боевого шофера я искал в полном мусоре и хламе своего жилья паспорт, а потом за две секунды – в отель. “Как серый волк”, – подумалось мне. В невероятном, полном антиквариата, кабинете нас ждал омерзительный нотариус. Он измерил мою глубину очень нехорошим сканирующим взглядом. Овечину он, подкладывая какие-то свои сшитые листы на подпись, все время кланялся. Почти в пояс, как половой в трактире, будто это очень старое кино. Через час я стал богатым рантье. Мне оставалось только стричь купоны. Специальными купонными ножницами. Финансовые и юридические тонкости интереса не представляют. Стал. Богатым. Очень. Очень. Чересчур. |