Онлайн книга «Конец нейлонового века»
|
– Ирена, я прошу тебя, не лги! – Но, Роберт, ты ничего не мог видеть. Роберт начал закипать: – Не мог, да? А когда я вошел, тоже ничего не было? Твое красное, размазанное лицо, вспухшие губы у этого пейсатого, и это молчание, будто ничего не было… – Роберт… – Дорогая, не надо мне рассказывать сказки. Она пожала плечами: – Не буду. Но у тебя галлюцинации. Лицо Роберта исказилось гневом. Но он сдержат себя: ей противна его вспыльчивость. – Ирена, я не буду устраивать сцен, – подавленно произнес он. – Я был очень – и, быть может, незаслуженно – счастлив с тобой и думал только о себе. Мне казалось, мы всегда будем вместе и между нами не встанет третий. – А разве встал, Роберт? – Я знаю. Верю тебе, что ничего серьезного не было, но хватит уже этого. – Чего? – Тебе с ним лучше, чем со мной. – Глупости! – Не спорь. Вы с ним очень похожи. – Нет, Роби, совсем нет. – Да! Ты, Ирена, такой же человек, как и он. – А ты нет? – Нет, Ирена. Ты во всем видишь лишь пустоту, а я так не могу. Я, в принципе, совершенно нормальный человек. – Вовсе нет. – Нормальный. Я люблю жизнь, люблю веселые песни и не люблю Сартра, а ваши мне противны, они все реакционеры… – Я вроде бы нет? – Я знаю. Но ты с ними не ссоришься из-за этого, А Сэм с ними – свой человек. – Сэм вовсе не реакционер, Роберт. Это взорвало его. Лучше бы ей промолчать, по крайней мере – сейчас. Но она сказала, и эротика, как всегда у Роберта, перешла в политику. – Прошу тебя! – почти крикнул он и продолжил с иронией: – Конечно, он признает, что коммунисты правы, ведь ему нужно заканчивать докторат. Но посмотри, как он подлизывается к вашим. И как они понимают друг друга. – Здесь же ничего серьезного! – Возможно, вполне возможно, Ирена. Но для него вообще нет ничего серьезного. Даже когда говорит тебе, что признает марксизм. Он хочет быть хорошим и здесь и там. Но если случится переворот, контрреволюция, ты увидишь, что останется от его марксизма! Теперь пришел ее черед иронизировать: – А почему он должен его признавать? Роберт остолбенел. – Я бы… – Разумеется, ты будешь верным, у тебя нет выбора после того, что успел в жизни сделать. Но скажи, зачем марксизм Сэму? Роберт молчал. Ирена смотрела ему в глаза: – Ты думаешь, Роберт, что кого-то из ваших лояльных беспартийных можно перековать? Они будут дураками, если пойдут на это. Ты так не считаешь? – Энгельс тоже был фабрикантом, но… – Конечно-конечно. Но они – не Энгельсы. Вполне обыкновенные мужчины, которые хотят денег и женщин. Это совсем другая классовая борьба. Сейчас уже не те времена, что при Энгельсе. – Я все это знаю, Ирена. – Ну тогда скажи, в чем ты можешь упрекнуть Сэма? Он вполне лояльный, против власти не выступает. И если придут американцы, он никого не будет ни выдавать, ни преследовать. Можно ли его упрекать за желание что-то получить от жизни? Она видела, что Роберт еле удерживает себя от политического спора, хватается за иронию, но все равно остается страшно серьезным. – У меня нет к нему никаких претензий, но пусть делает это в другом месте и не волочится за тобой. Ей не хотелось возвращаться к началу разговора. Политика безопаснее. – Он вовсе не таскается за мной, – быстро сказала она. – И если речь идет о… – Нет? Да он у нас днюет и ночует! Эти слова отрицать было трудно; и она решила игнорировать их и вернуться к безопасной политике, но Роберт вдруг твердо и упрямо заявил: – Ирена, мне очень неприятно, что ты с ним целовалась. – Но я… – Ирена! – воскликнул он, больно хватая ее за руку. – Ой! – Ирена, не лги хотя бы! Не лги! – Пусти меня, Роберт! Ей действительно было больно. Но он в своей ревнивой ярости не сознавал этого. – Ирена, зачем ты лжешь? Я вас видел! И хватит об этом; ты же знаешь, если б и было что, я не смог бы тебя оставить. Так хотя бы не лги мне! Стало еще больнее. Ей пришлось разыграть девочку. – Ну пожалуйста, прости меня, Робочка, – произнесла она виновато. – Так ты целовалась с ним, да? – Ну. – Но… – Он колебался какое-то мгновение. – Ирена, но у тебя с ним ничего серьезного не было? Она снова быстро взглянула на мужа: – Нет, Роберт, этого не было. Поверь мне. Ничего не было. Он отпустил ее руку. – Я тебе верю, Ирена. Я знаю, ты у меня мировая и такой гадости не сделаешь. – Душка! – Она взяла его за руку. Роберт смотрел на нее с собачьей преданностью. – Не делай никогда этого, я прошу тебя, Ирена! Я ничего тебе не говорю, хочешь с ним видеться – пожалуйста, но хотя бы перед людьми… Матери рассказали, что вас видели в обнимку, и мне перед матерью страшно неловко. – Кто рассказал? – Портниха видела вас где-то в Либне. Этот случай она помнила. Сэм ей тогда рассказывал что-то о Роберте, она смеялась, они вели себя, как глупые любовники, и вдруг она заметила, что с трамвайной остановки на них смотрит Альбертка; она тогда отпустила Сэма и, пряча неловкость, начала с Альберткой о чем-то болтать. – Я больше не буду. – Обещай мне! – Не буду, правда-правда. – Она сжала его пальцы, но тут же отвлеклась на девушку у перил. Чувство какой-то вины перед Робертом вмиг испарилось, она отодвинула его в сторону. На балкон поднялся молодой человек лет девятнадцати – с розовым лицом и густо завитыми волосами. Он подошел к одинокой красавице и окликнул ее. Девушка повернулась спиной к нему, воинственно вздернув прелестные плечики. Стильный молодой человек начал бормотать ей что-то. Ах, как это Ирене знакомо! Как мила всегда эта очаровательная стереотипность! – Посмотри, – сказала она Роберту. Тот снова схватил ее запястье, словно желая убедиться, что Ирена по-прежнему с ним, и посмотрел туда же. Сценка его совсем не трогала, и смотрел он только ради Ирены. Он готов был даже обсуждать с ней эту сценку, хотя сказать тут нечего – стоит лишь смотреть, чувствовать, запоминать. Стильный молодой человек продолжал бубнить, пока девушка наконец не повернулась к нему и своими бледно-розовыми губками что-то яростно, от всей души, но сквозь готовые прорваться слезы не выговорила ему, а потом снова отвернулась. Молодой человек беспомощно пожал плечами, посмотрел в открытую балконную дверь и снова принялся бормотать что-то в спину девушке. Вот это девчонка! И все делает серьезно. Вовсе не играет. То есть, конечно, играет, но играет всерьез. Если б можно было оказаться на ее месте, с завистью думала Ирена, понимая, что даже если бы это случилось, ее переживания не были бы такими, как сейчас, когда она просто смотрит; она была бы такой же молодой и глупой и воспринимала все буквально, была бы такой же печальной и вовсе не чувствовала, как это прекрасно – быть семнадцатилетней красивой девушкой, влюбленной и любимой, и расходиться с парнем, и быть на него сердитой, и возвращаться к нему. Вот если б ей нынешнюю голову и возраст этой девушки… Именно в этом ловушка жизни: никто ничему тебя не научит, а только тобой пережитое, твой опыт, но когда чему-то научишься, жить уже поздно. Девушка оторвалась от перил и с гордо поднятой головой направилась к выходу. Молодой человек последовал за ней словно привязанный, продолжая что-то лепетать. Девушка, ступая надуто и упрямо, вышла. Музыка внизу смолкла. |