Онлайн книга «ТАСС не уполномочен заявить…»
|
— Скажи, ты, ведь, о нем вспомнила именно тогда, когда мы ели с тобой яблоко? — Аристарх склонился над ее лицом. («Ой, помогите кто-нибудь!») — Он был у нас в гостях, мы ели фрукты… Разве есть яблоко — это преступление? — сказала Лариса, понимая, что ответила, ну, ужас, как плохо. — Даже так. Значит, с родителями знакомила… Про гостей — верю. А вот про яблоко — что-то не то, чувствую, какая-то полуправда… И он замолчал. — А-а-а, — кажется, я понял, — выдал он через секунду и опять склонился над ее лицом, — это он тебе сказал, что ты — его искусительница? А как… как ты его искушала? («Я этого не вынесу! Тебе, что ли, рассказать, как я выплясывала в гостиничном номере на столе и пела: „Однажды морем я плыла“?») — Молчи, молчи. Можешь не отвечать. Я просто хочу сказать, чтобы ты знала: он только подумает о тебе через моря и океаны, или ты вдруг вспомнишь о нем, я в ту же секунду буду уже знать об этом. Поняла? Вот такой я чувствительный. Меня не обманешь. — Ты же — счастливый обладатель, а не он, — тихо сказала Лариса. — Умоляю, Арис, давай закроем эту тему. — Ну, скажи, чем он тебя так присушил, если ничего между вами не было? Какие золотые горы он тебе пообещал? Я чувствую что-то такое… Он опасен. Я не позволю, чтобы ты из-за него страдала. Не позволю. Не отдам, слышишь? Не отдам! Я делить тебя с ним не смогу! Женщина молчала, подавляя слезы. — Не отдам, — повторил Аристарх. А про себя подумал: «Обрюхачу, сейчас же, сию минуту, будешь у меня с животиком ходить, на замочке…» Мужчина и не подозревал, что по наитию любви сам и ответил на свой вопрос. Потому что, если женщина искренне говорит, что хочет родить ребенка от конкретного мужчины, то это очень много значит. Очень… Возможно, это и есть то, что «сильнее страсти, больше, чем любовь»? К счастью, молодожен не знал, о чем (тогда еще не его жена) просила музыканта. Но что-то такое почувствовал… — Что ж ты замолчала? Не хочешь говорить? — всё не успокаивался Аристарх. И Лариса поняла: он уже просто не сможет остановиться, и что надо это как-то прекратить немедленно, иначе они сейчас могут поссориться. Потому что правду она сказать не может, а ложь он почувствует мгновенно. И от этого ей хотелось разрыдаться. А еще женщина чувствовала его боль и понимала, как он настрадался из-за нее. И хотелось его успокоить. Но гладить по руке, жалеть вот сейчас — значило бы сделать еще хуже. Аристарха нужно было срочно «переключить». Но так, чтобы не сделать ему больно. Достаточно она отвечала сейчас невпопад, тем самым, подливая масла в огонь. И Лариса вдруг сказала, придавая своему голосу некоторую отстраненность: — Так сильно курить хочется. Арис, верни мне, пожалуйста, сигареты. Я ведь знаю, что ты их спрятал. Наконец-то установилось пауза в речи ревнивца. «Неужели»? — подумала Лариса. — Это из-за меня, из-за того, что я только что наговорил тебе? — спросил он, склоняясь к ней, и видя в ее глазах слезы, которые она сдерживала. Искренние, между прочим, слезы. Он так испугался, что лишился дара речи. («Что ж ты натворил, дровосек хренов? На четвертый день счастливой супружеской жизни! Своими собственными руками!») Аристарх ринулся к ней. — Прости меня, ты сердишься? — и он начал осыпать ее поцелуями. Но Лариса очень мягко, очень нежно отстранилась. Так, как это умеют иногда делать женщины, когда дают понять, что если они чего-то не хотят, то этого и не будет. («Она так всё время ко мне тянулась. А теперь отстраняется и отворачивается. Скажи спасибо, что вообще не оттолкнула после того, что ты ей сейчас наговорил. Ну, ты и козёл!») Лариса видела его смятение, почти отчаянье. «Неужели пронесло»? — судорожно подумала она, понимая, что ей самой сейчас придется латать эту маленькую брешь на их корабле, только-только вышедшем из семейной гавани. Но, всё-таки — брешь. И латать обязательно, чтобы подобное не повторилось. — Я так и не поняла: ты возвращаешь мне сигареты? Или я сейчас пойду на кухню и… и напьюсь, — сказала она. Он посмотрел на нее почти с испугом, не понимая, шутит она, или говорит серьезно. Кажется, не шутит. — Зачем, Ларчик? — и он поцеловал ее в руку. И она позволила. — Мы же договаривались, что не будем употреблять алкоголь. И ты знаешь, почему. А вдруг… И курить тоже. — А что же мне еще остается делать, если мне любимый муж не верит? — Ларчик… — Я не знаю, как там заведено у польских шляхтичей благородных кровей. А я — девушка рабоче-крестьянского происхождения, не сильно отягощенная благородной наследственностью. У нас всё по-простому. И в радости, а, особенно, в горести: стопку за шиворот — и сразу полегчало. И, вообще, хочу тебе честно признаться… — Лариса сделала паузу. И он опять насторожился. — Хочу признаться, что я скрытая, тихая алкоголичка. Побоялась сказать об этом раньше. Боялась, что, если узнаешь, то замуж не возьмешь. Не скрою: корысть была. За психотерапевта пошла, за спортсмена. Надеялась, он меня подлечит, подкорректирует… — Ларчик, — Аристарх обнял ее. И она не противилась. — Прости меня, я больше никогда не заикнусь об этом… «Надеюсь», — подумала Лариса, и мужчина не видел, как она воздела глаза к потолку. А вслух сказала: — Очень даже хорошо, что ты завел этот разговор, раз тебя мучили сомнения. Не нужно, чтобы между нами была недосказанность. Тем более, как ты сам говоришь, мы начинаем с чистого листа… И она его поцеловала. — А теперь я пойду на кухню готовить нам ужин. — И я с тобой. — Нет, Арис, я хочу, чтобы ты отдыхал, она наклонилась к нему. — И, вообще, — он с ума сходил от этих мягких, особых ее интонаций, — мне кажется, что ты устаешь из-за меня и недосыпаешь… Поэтому отдыхай. А я пойду похлопочу. Как ты смотришь на омлет с ветчиной? — Замечательно смотрю. Яиц побольше и ветчины тоже. — А это не вредно столько яиц есть? — спросила она. — Может быть, это неполезно для печени? — Не вредно, особенно, сейчас. — А я хочу еще курицу поставить варить… — Ужас, как хочу куриного супчика с лапшой. — А что у нас на десерт? — Как всегда, две маленьких ложки меда и две больших… — А какая у нас программа на сегодня? — он не отпускал ее, крепко держа за талию. — Та же, что была утром и днем. — И будет ночью, — добавил он. — И завтра утром тоже, — добавила она. |