Книга Тайны Гестапо, страница 62 – Анатолий Вилинович

– Говори, сволочь, что тебе известно! – и еще раз выстрелил.

Связник приподнялся с пола, сплюнул и проговорил:

– Вы ошибаетесь, господа офицеры. Я же сказал, что я не тот, за кого вы меня принимаете.

– Тогда собирайся, Николай Мажаров. Хватит ломать комедию.

Андрей с Павлом подхватили связника и потащили в коридор. Здесь они поставили его в дальний угол и Андрей, прицелившись, прорычал:

– Говори, последний раз спрашиваю.

Николай отвернулся и молчал.

И тут случилось неожиданное. «Гауптштурмфюрер» опустил в кобуру парабеллум и лицо его осветилось улыбкой. Он потрогал запертую напротив дверь, где жил спекулянт марками Крыга, и спросил по-русски:

– Никого?

Связник, глядя на него расширенными глазами, ответил:

– Никого…

Тогда Андрей подошел и протянул руку. Назвал пароль. Мажаров вздохнул полной грудью и ответил немного обиженно. Паркета и Павел принесли извинения за жесткую проверку, сказав, что другого выхода у них не было, после того как его схватили полицаи.

Все вернулись к столу. Лед между гостями и хозяином постепенно таял. Когда связник успокоился, Паркета передал ему шифровки. Оставаться здесь дольше могло показаться подозрительным. Разведчики попрощались и уехали.

По приезде их сразу же навестил Пиндер и сообщил, что приходили из железнодорожной полиции. Интересовались, как долго господа из службы безопасности будут проживать здесь. Ольга резко ответила ему, что они будут проживать здесь столько, сколько им понадобится, а если господа из железнодорожной полиции сюда еще раз наведаются, то пусть они обратятся непосредственно к ним.

Пиндер поспешил выйти, оставив после себя облако табачного дыма.

Это был сигнал. Встал вопрос, как быть дальше? Действительно, железнодорожное и районное гестапо вполне могут заинтересоваться ими, их документами, целью их пребывания здесь. И кто знает, как все обернется, чем этот нежелательный интерес к ним окончится. Но как поступить дальше, они не знали. Им необходимо было дождаться ответа на донесение. На это понадобится: день, а может, и два. Надо было что-то предпринимать, и немедленно.

И тут Ольга вспомнила о мальчугане, которому они помогли продуктами. А что если им всем переехать отсюда на квартиру к нему и пожить там день-два, не ставя об этом в известность ни немцев, ни их прислужников из райуправы. Где находится дом паренька, они знали, так как подвозили его.

Поскольку было уже поздно, переночевать решили здесь, чтобы не вызвать подозрение у Пиндера. А рано утром сразу же уехать, оставив для видимости кое-что, ну хотя бы те же самые картонки, которые уже значительно освободились от продуктов.

– А еще, – заметил Андрей, – надо попытаться использовать штандартенфюрера СС Ранке.

Ночь прошла спокойно, хотя все чувствовали себя настороже и были готовы к любым неожиданностям. Павел выразил предложение, что комендант Пиндер является осведомителем гестапо.

На рассвете все вскочили от грохота взрывов и отблесков пожара. Бросились к окнам и увидели, что над вокзалом стоит море огня и дыма. В небе метались лучи прожекторов. Одевшись, выскочили на улицу. У дома уже собрались свободные от смены немцы. Обсуждали случившееся. Был среди них и Пиндер. На вопрос Ольги, что случилось, ответили: рвутся и горят вагоны с горючим и боеприпасами.

– Может, это десант русских? – спросил кто-то, но на него шикнули.

Ольга спросила Пиндера, нет ли у него свежих газет. Тот удивленно посмотрел на нее и ответил: конечно, есть.

За вокзалом бушевал огонь, но взрывов было уже меньше, гудки паровозов прекратились и все, поеживаясь от мороза, стали расходиться.

Ольга пошла за Пиндером и взяла у него несколько газет, пообещав, что вернет.

В окружении своих друзей она стала просматривать сводки прошедших дней. Из скупых сообщений стало ясно, что немцами оставлен Краснодар, бои идут у Ростова, укрепляется неприступная линия обороны по реке Миус…

В дороге, в круговерти своих опасных приключений разведчики невольно отошли от дел на фронте. И вот сейчас были несказанно обрадованы успехом наших войск, теснивших немцев не только с Кубани, но уже и с Дона. Все были так приятно возбуждены, что спать уже никто не мог, а Гейнц все повторял:

– Гитлер капут, война капут!

Вскоре стали собираться в путь. Когда уже садились в машину, к ним подбежал обеспокоенный Пиндер с вопросом: уезжают они совсем или еще вернутся? «Гауптштурмфюрер» четко ответил:

– Вернемся.

Лачугу паренька они нашли без труда. Это был глинобитный домишко, осевший в землю у дороги. За ним тянулась железнодорожная ветка на высокой насыпи, связывающая какую-то шахту с основными подъездными путями. Небольшие окна с покосившимися ставеньками выходили на три стороны. Забора не было. Со стороны улицы под оконцами колыхались заснеженные заросли сирени, ветви которых доходили до самой крыши, крытой толью. К домику примыкал маленький сарай, а чуть поодаль стояли другие дома: уже посолиднее и капитальнее. Напротив входа в этот домишко возвышался бугор с лазом в погреб.

Ольга постучала в дверь. Долго никто не отвечал, затем слабый детский голос испуганно спросил:

– Кто там?

Иванцова попросила впустить их и не бояться.

Скрипнул засов двери, и тот же голос позвал их:

– Заходите, пожалуйста.

В дверях стояла бледная девочка и зябко куталась в старенький материнский платок.

Осторожно вошли вслед за хрупкой хозяйкой в коридор. Пол коридорчика, весь в щелях, был провален. Из коридора дверь, также вся в щелях, но утепленная ветошью и тряпками, вела в полутемную комнату с окнами к железнодорожной ветке. Слева возвышалась закопченная, холодная печь. Справа стоял топчан с тряпьем вместо постели. У двери рукомойник. Рядом на табуретке – ведро воды с коркой льда. Между рукомойником и топчаном была дверь, очевидно, в сарай, но она была заделана и поперек нее – две доски в виде полок. На них стояли жестяные банки и бедная кухонная утварь. У дырчатой заслонки печи стоял железный ящик с остатками угля и кочергой. Вот, пожалуй, и все, что было в этой комнате с глиняным полом, покрытым рогожами.

– Проходите сюда, – раздался голос девочки, и они прошли во вторую комнату. После первой она выглядела просто роскошной.

Пол дощатый, покрашен потемневшей красной краской. Справа от входа стояла кровать с убранной постелью, к ней примыкала другая никелированная кровать, тоже с постелью и подушками с белыми накидками. Над этой кроватью в углу висела небольшая иконка Божьей матери с младенцем. Перед ней – потухшая лампада из розового стекла. Стол накрыт зеленой скатертью. Угол занимала аккуратная этажерка с книгами. А еще здесь был старый, но хорошо сохранившийся диван, шкаф, три венских стула и табуретка.