Книга Пока не пропоет петух, страница 16 – Чезаре Павезе

Перегрелся на солнышке и Барбаричча, его поместил в больницу один приходской священник, но нищего потянула улица, и он вновь стал бродяжничать. Хотя бродяжка был дурачком с гор, он знал много прибауток и величал «кавалером» того, кто по злобе отказывал ему в куреве. У некоторых он просил только спички. Перед лысым Винченцо стягивал шапку, притрагивался к голове и кланялся. Его все любили и говорили, что ночью он не страдает от сырости.

И он появился в то утро, когда была гроза, у порога Стефано, снял берет и, смеясь, поднес пальцы к губам как в мусульманском приветствии. Чтобы побыстрее от него отделаться, и чтобы он не стоял под струями дождя, Стефано протянул ему сигарету, но Барбаричча настойчиво просил окурки, и Стефано пришлось искать их на полу, в углах и в мусоре, а нищий спокойно и терпеливо ждал его под дождем.

— Войдите! — раздраженно бросил Стефано.

— Не войду, кавалер. У вас что-нибудь пропадет, а я не вор.

От него воняло, как от вымокшей собаки. В слабом утреннем свете казалось, что по всем четырем стенам холодной, убогой комнаты с расшатанной мебелью сочится вода.

Затем, чтобы посмотреть на море, Стефано вышел на слякотную дорогу под струи дождя. Вернувшись, он застал Элену, которая отложила метлу и заправляла кровать. Деревянный ставень за ее спиной был закрыт. Стефано подошел к ней, обнял и положил на кровать. Хотя Элена и вырывалась, потому что ее промокшие башмаки испачкали прикроватный коврик, он в этот день долго ее ласкал, говорил нежные слова и был сильно растроган. Они разговаривали беззлобно.

— Зачем ты вышел в эту грязь?

Стефано с закрытыми глазами пробормотал: «Дождь все смоет».

— Ты был на охоте со своим другом?

— Каким другом?

— Доном Джаннино…

— Священником?

— Я вышел, чтобы стать попрошайкой.

— Сбежавшим из дома. — В охрипшем голосе Элены мелькнула улыбка.

— Каталано сказал мне, что здесь все убегают из дома. Это ремесло…

— У Каталано дурная голова. Не верь тому, что он говорит. А уж мать его натерпелась… И он невоспитан. Ты не знаешь, что он наделал…

— И что же он наделал? — встрепенулся Стефано.

— Он плохой… не верь ему.

Стефано прислушивался в темноте к обиженному и тихому, почти материнскому голосу Элены. Развеселившись, он вновь подумал о своем вопросе: «Я тебя обидел тем, что не занимался тобой? Или слишком много занимался?» — и ему вдруг стало стыдно за свою глупую грубость. Мысль о том, что он может быть грубым даже с Эленой, была ему неприятна и удивительна, тем более, что в подобных случаях грубость была силой, единственной силой, способной притупить опасную безнаказанность, с которой женщина позволяет себя подавлять.

Теперь вот появился шкафчик. Потом пришла Элена и молча ушла. В этом смирении, думал Стефано, вся ее сила, этой смиренной выдержкой она взывает к нежности и состраданию более сильного. Лучше высоко поднятая голова Кончи без стыдливого румянца и нежности на лице, лучше бесстыдство ее глаз. Но, может быть, и Конча иногда смотрит, как собака.

В темноте Стефано вздрогнул, ему было неприятно, что он вновь обсасывает старую, расплывчатую мысль. Ему даже захотелось, чтобы вернулась Элена. Презрительное и насмешливое одиночество отступало. И если оно отступало в такой вечер, когда случилось много нового и были неожиданные воспоминания, то как он сможет пережить завтрашний день? Стефано заметил, что без борьбы нельзя оставаться одному, но быть в одиночестве значит больше не хотеть бороться. Вот по крайней мере мысль, которая составит ему компанию, ненадежную компанию, которая скоро исчезнет.

Стефано поднялся и включил свет, у него потемнело в глазах. Когда он их приоткрыл, в дверях стояла Элена и спиной загораживала ставни.

Не говоря ей о шкафчике, он спросил, не хочет ли она остаться на всю ночь. Недоверчиво и удивленно Элена посмотрела на него, и Стефано, не улыбаясь, пошел ей навстречу.

На небольшой кровати они с трудом уместились, и Стефано думал, что до рассвета не сможет заснуть. Прижавшись к этому мягкому телу, он уставился в неясный в сумраке потолок. Была глубокая ночь, и легкое дыхание Элены слегка касалось его плеча. Опять он был один.

— Дорогой, вдвоем мы здесь не поместимся. Я уйду, — сказала она и больше не пошевелилась.

Возможно, она задремала. Стефано протянул руку, на ощупь отыскивая сигареты. Элена расслабленно отозвалась на его движение, тогда Стефано сел на кровати, поднес сигарету к губам и, не решаясь ее прикурить, уставился в темноту. Когда он чиркнул спичкой, прикрытые веки Элены дрогнули, как большие тени. Элена не проснулась, потому что не спала.

Куря, Стефано почувствовал, что, как в игре, на него пристально смотрят прищуренные глаза.

— Вчера вечером Каталано увидел твой шкафчик.

Элена не шевельнулась.

— Мы видели, как ты приходила, мы сидели в темноте.

Элена схватила его за руку.

— Зачем ты это сделал?

— Чтобы не скомпрометировать тебя.

Она совсем проснулась. Разгладила простыню, вся сжалась и села рядом с ним. Стефано освободил свою руку.

— Я думал, ты спишь.

— Зачем ты это сделал?

— Я ничего не делал. Я показал ему шкафчик. — Потом продолжил более сурово: — Шила в мешке не утаишь. Лицемерие мне не нравится. Я доволен, что он тебя видел. Не знаю, понял ли он, но все тайное всегда становится явным.

Он представил, что от страха у нее округлились глаза, и притронулся к ее щеке. И тут она неистово его хватает, целует и осыпает ласками все его тело. Она зацеловывает его глаза, губы, у него выпадает сигарета…

Что-то детское было в этой страсти Элены. Сигарета упала на пол. Наконец Стефано спрыгнул с кровати, потянув Элену за собой. Стоя, он попытался целовать ее поспокойнее, и она прильнула к нему всем своим прохладным телом. Затем отстранилась и начала одеваться.

— Не включай свет, — сказала она. — Ты не должен видеть меня такой.

Пока Элена, задыхаясь, натягивала чулки, Стефано, сидя на краю кровати, молчал. Ему было холодно, но одеваться было бесполезно.

— Зачем ты сделал это? — еще раз пробормотала она.

— Как…

— Я знаю, ты не хочешь быть обязанным мне, — прервала его Элена, она стояла, ее голос был приглушен рубашкой, которую она надевала через голову. — Ты не хочешь от меня ничего. Даже того, чтобы я была тебе мамой. Я тебя понимаю. Нельзя любить, когда не любишь. — Голос становился более ясным и уверенным. — Зажигай свет.

Голый и смущенный, Стефано смотрел на нее. Она немного раскраснелась, волосы растрепались, юбка завязана кое-как, на манер кухонного фартука. Наконец она все закончила и подняла на него свои спокойные, почти улыбающиеся глаза.