
Онлайн книга «Три минуты молчания»
Ну, я эти штуки знаю, никакой Севастьянов меня не поведет, охота ему на холод вылезать. Так что я ботинок просунул в дверь, помощи ожидаю справа и слева. Но Вовчик с Аскольдом скисли тут же и сами же меня оттащили. Дверь и закрылась. Так обидно! — Это ничего! — орет мне пучеглазый. — Зато у меня план есть. Сейчас мы в Росту смахаем, у Клавки доберем. Тем более понравился ты ей, Сеня!.. Ага, думаю, значит, в гости поедем. Ну, она тоже занятная, Клавка. — А найдется у ней? — У Клавки чтоб не нашлось! Стойте тут, я к вокзалу побежал за мотором. Ну, пусть, думаю, сбегает, у него мослы долгие, а вокзал — метров двести, не больше. Но наблюдаю — Вовчика шатает легонько. Стал я его поддерживать. А он — меня. Правильно, надо вместе держаться. Кореши мы или не кореши? Долго ли, коротко ли мы с ним корешили, но вот и такси загудело, и Аскольд нам из окошка машет. Мы с Вовчиком полезли, а там еще какие-то двое, да с барахлом. Вовчик-то поместился, а у меня ноги наружу. Ну, да уж как-нибудь. — Как-нибудь это ты на своей будешь ездить, — это шеф, значит, голос подает. Вылез, переложил мои ноги внутрь. Оказывается, нашлось для них местечко. — Вам куда, капиталисты? — В Росту вези! — пучеглазый орет. — Улица Инициативная, дом семнадцать. Ну, все помнит, кисанька! А ведь тоже под газом. — Э, мне в Росту ехать — себе во вред. Смена-то кончается. — Это не разговор, шеф! — кричит пучеглазый. — Ты сперва счетчик выруби, тогда поговорим. Крути налево! И сам уж там баранку, что ли, вертит. — Э! Ты мне не помогай. — Все, шеф, мы тебя любим. Умрем за тебя. — Не надо, поживите еще. Только у меня пассажиры до Горки, им ближе. — Не в том дело, ближе или дальше, а мы как будто раньше сели. Это какая-то гражданка сзади меня. Оказывается, я к ней привалился. То-то мне было мягко. Я к ней повернулся, хотел извиниться за наше поведение, а она мне чего-то руками в грудь уперлась. — Сидите, — говорит, — спокойно, без этих штук. А то я, знаете, с мужем еду. Я и на мужа хотел поглядеть, но шея уже дальше не поворачивалась. А муж — он тут же голос подал: — Действительно, — говорит, — уж если мы ради вас потеснились, так не хулиганьте. А то и милицию можно позвать. — Хе! — сказал шеф. — Какая теперь милиция! И поехал, родной. Да только мы двинулись — кто-то догоняет, приложился носом к стеклу. — Ребятки, возьмите кочегара, у меня ребенок болен. Шеф сразу на тормоз. — Ты, охламон, отстанешь или нет? — Езжай, — орет пучеглазый, — сам отвалится! — Куда «езжай», он за ручку держится. Стали они там объясняться на морозе. Долго руками махали. Потом шеф снова сел и как рванет с места. Кочегар попрыгал, попрыгал и отстал. — Послушайте, — вдруг эта гражданка говорит, — вы в самом деле счетчик выключили? Там уже сколько-то набито! — Действительно, — мужнин баритон, — мы уже доедем, потом свои порядки устанавливайте. — А тебя кто спрашивает? — говорит ему Аскольд. — Ты кто? Приезжий? Ну и сиди, приезжий, не вякай. Мы, если хочешь знать, и за вас можем заплатить. Видишь вот этого, в курточке? А ты думаешь, он кто? А он капитан-директор всего сельдяного флота. Самый главный капиталист! — Рокфеллер! — кричит Вовчик. — Про него каждый день в газетах интервью печатают. Он всю страну рыбой кормит. И заграницу всю кормит. Да мы тебя, приезжий, со всеми шмотками купим! Покажи ему, Сеня, какие у нас капиталы!.. Я засмеялся, сунул руку за пазуху и вынул всю пачку. Хотя это была уже не пачка, а ворох — мы же их с Нинкой не складывали впотьмах, совали как придется. Я этот ворох и показал дамочке, и ее мужу, и шоферу тоже показал, пусть не волнуется, на арапа не едем. — Спрячь, — говорит Вовчик, — ослепнут. Они в темноте светятся. — Понял, приезжий? — спросил Аскольд. — Тут патриоты едут родного Заполярья. Скромные патриоты! Была бы гитара, я б тебе спел… "Суровый Север нам дороже кавказских пальм и крымского тепла!" И Вовчик тоже запел: — "И наши северные ворота — бастионы мира и труда!" — Газуй, шеф! Крути лапами! Эх, и парень же был этот пучеглазый! Ну, и Вовчик тоже дай Бог! А машина не шла, а просто летела над улицей, покрышками снега не касалась, и меня так славно стало укачивать… Потом эти приезжие холоду напустили, пока барахло свое вытаскивали. Муж чего-то там платить набивался, а пучеглазый орал шоферу: — Плюнь ты на ихние трешки, ты тоже патриот! Чаевые в нашем городе не берут! И только опять поехали, ну минуту буквально — Аскольд меня взбодрил: — Товарищ капитан-директор, как спали? Платить надо. Я засмеялся, расстегнул «молнию» на куртке. — Давай плати. Вовчик сунул руку, вытащил сколько-то там, дал шоферу. А тот, дурень, еще застеснялся: — Орлы, я с пьяных больше десятки не беру. — Бледный ты, шеф! — пучеглазый орал. — Плохо питаешься. Тебе капитан-директор премию выдает на поправку. Сень, ты подтверди! — Ага, — я подтвердил. — Я же у нас добрый. И правда — так хорошо мне было, счастливо, оттого что они меня все любят, а я их любил, как родных… А совсем я проснулся — от холода; мотоцикл трещал, и я уже не в такси ехал, а в коляске. Когда ж это я в нее пересел? Просто уму непостижимо. — Эй, артист! — надо мной товарищ из милиции склонился, в дохе. Сам он сзади сидел, на колесе. — Тебя держать? Не вывалишься? — Да хулиган он, а не артист! — еще какие-то орали. Мотоцикл медленно выезжал со двора, и целая толпища нас провожала. — Господи, когда же мы от них город очистим?.. Учти, лейтенант, коллективное заявление у нас готово!.. — Отдыхайте, граждане, — лейтенант их успокаивал. Коллективных не надо, а у кого конкретно стекла побиты. Рядом пучеглазый шел и шептал сиплым голосом: — Сеня, они же нас не поймут! Вспомни все лучшее, Сеня!.. Что же там лучшего-то было?.. Я какие-то обрывки помнил… По какой-то лестнице летел башкой вперед и парадное пробил насквозь, обе двери, то-то она у меня раскалывалась. И лицо горело, как набитое. Да точно, набитое, с кем-то я еще перед этим дрался… Я по лицу провел ладонью и кровь на ней увидел. Господи, да с корешами же я и дрался, с кем же еще! Вовчик меня стукал, а пучеглазый за локти сзади держал. Я вспомнил все лучшее и полез из коляски. Аскольд от меня отскочил на шаг. А Вовчика я что-то не видел, друга моего, кореша бывшего. — Сиди, — лейтенант мне надавил на плечо. — А ты чего? — у Аскольда спросил. — С нами хочешь поехать, свидетелем? |