Онлайн книга «Чтиво»
|
Потом я опять на нее смотрел. И казалось, могу так смотреть бесконечно. Переждать здесь, под весенним небом, кризисы, беспорядки, внезапные войны. Я не видел в ее безупречной красоте ничего, внушающего опасение, ничего такого, что послужило бы предвестником или первым признаком беды, которая, вероятно, была уже и моей бедой. Я не знаю и никогда не узнаю, как смотрят на наш общий мир мои ближние. Видят ли они те же, что и я, или несколько иные формы, радуют ли их те же цвета – иногда нежные, иногда мрачные, так ли они оценивают расстояния, или, может, кто-то чувствует себя ближе, а кто-то дальше от неба либо от края земли. Я не знаю, какие электромагнитные процессы происходят в их сознании, порой именуемом душой. Возможно, то, что немного меня огорчает, приводит их в ярость, то, что меня манит и притягивает, их отталкивает и вызывает отвращение, то, что меня убивает, их воскрешает. И в ее душу я никогда не проникну, хотя интуиция мне подсказывает, что мы с ней связаны уже не один век, а точнее, испокон веку. Я не умею этого себе объяснить, но знаю, что каждое прожитое нами мгновенье, вспышка воспоминаний, судорога страха у нас давным-давно общие, и эту общность питают мелеющие реки, гибнущие леса и смутное ощущение вины. Да и надо ли искать объяснение. Познание – водопад разочарований. Пара голубков прохаживалась по водосточному желобу, с достоинством заглядывая в окно. Наверно, прилетели сюда следом за мной. Моя личная охрана. Возможно, кем-то приставленная. А мы с ней лежим, как в гробу. Над нами наклонное окно и большой кусок неба. Того самого, выдуманного людьми. И тихо, как в небе. Отголоски земной жизни сюда едва пробиваются. – Я тебя тяну на дно. Ты утопаешь в моих объятиях, как в темпом омуте, – вдруг сказала она. – Я этого не ожидал, – ответил я. – Больше ничего не могу сказать. – Так было суждено. Я выбрала тебя спутником на долгую дорогу. – Слишком много неясного. – Ясности вокруг все меньше. Может, это незаметное начало конца света. – Люди от сотворения мира рассказывают такие сказки. Она приподнялась, опершись на локоть. Передо мной была ее успокоившаяся грудь с коралловым островком соска. – Знаешь, я тогда уже была по ту сторону. – Запомнила что-нибудь? – Ничего. Но, когда наконец вернулась, знала, что должна тебя отыскать. – Это просто красивые слова. – Нет. Я отчетливо ощущала, что ты меня ждешь в Варшаве. Стоишь на перекрестке и глазеешь на прохожих, идущих неведомо откуда и неведомо куда, и в конце концов заметишь меня, и у тебя сильно забьется сердце. – Каким ты меня вообразила? – Таким, какой ты есть! – Не могу поверить. – Я тебя до того несколько раз видела. Возможно, ты мелькнул в толпе в Америке, или в Австралии, или в Израиле. – Я никогда в жизни не уезжал из Польши. – Не важно. И тем не менее бродил за мною по свету. – А тебе, незнакомая женщина, известно, что такое совесть? – А что такое совесть? Она села на краю тахты, начала лениво расчесывать щеткой распущенные волосы. На фоне окна четко рисовались очертания ее шеи, затылка, поднятых рук и нежный овал груди. – Я о тебе ничего не знаю. – И я о тебе ничего не знаю. – Обернувшись со щеткой в руке, она смотрела на меня улыбаясь, и все вокруг поголубело от ее взгляда, а может быть, за окном из-за туч пробилось весеннее небо. – Вдвоем будет легче, – сказала она. – А ты у меня спросила согласия? – Мне незачем было спрашивать. Я знала, что ты пойдешь за мной. Так было суждено. – Кто тебя научил говорить «так было суждено»? – Отец. Это единственное, с чем он отправился в мир оттуда, где родился. – Ты меня не боишься? – Я уже говорила, что не боюсь. – Меня подозревают в убийстве. – Нет никаких убийств. Есть только добровольно выбранная смерть. – Я теперь все чаще думаю: что там – по ту сторону, на том берегу, или на том свете? Словом, за той границей, до которой мы провожаем близких. – Узнаем, когда вместе ее пересечем. – Почему ты за меня решаешь? Совершенно неожиданно она весело рассмеялась: – Ты ворчишь, как старый муж. Но мне это нравится. Нагнулась и поцеловала меня в губы. А мне опять захотелось ее обнять, привлечь к себе, и где-то в моей несчастной голове замелькали неизвестные, но легко вообразимые непристойности. – Тогда скажи мне все. Всю правду. Она опять стала меня целовать с нежностью, в которой было что-то еще, что я уже учился любить. Она тоже меня хотела. Да, она хотела меня – только таким примитивным словом можно было назвать соединившие нас странные узы. И опять мы упали на тахту, и мне уже стало все равно. Мы занимались любовью с робким бесстыдством, совершая неожиданные открытия, обнаруживая приятные сюрпризы, изобретая множество упоительных мелочей. Впервые смотрели друг другу в глаза, и от этого нас обоих захлестывала горячая волна. Наконец она осмелела настолько, что раз-другой перехватила инициативу, и ее опытность вызвала у меня одновременно и гордость, и смущение. Но ведь мы, объединив усилия, вместе пробирались в глубь того виноградника, который прежде знали лишь поверхностно, и теперь помогали друг другу в этом путешествии, увенчавшемся неожиданным успокоением. – Если хочешь, можешь уйти, – сказала она потом устало. – Слишком поздно. – Слишком поздно не бывает. Я тебя предупредила. – Слишком поздно. – И ты согласен, чтобы я повела тебя за руку к той границе, о которой ты говорил? Я вздохнул. Вероятно, на башне Королевского замка опять пробили часы, но мне не хотелось прислушиваться. К голосу рассудка старинных часов. – Знаешь, – сказала она, глядя в потолок, – на этом чердаке тридцать лет назад повесился какой-то художник. – Не страшно тебе жить тут одной? – Откуда ты знаешь: может, там, в глубине, анфилада комнат, где затаился мой муж и трое наших детей. – Нет уж, я никогда шагу не ступлю в эти катакомбы. Она посмотрела в пустое окно. – Судьба приготовила тебе двойную западню, – сказала она. – Почему двойную? Она молчала. – Ты ее имеешь в виду? – Нужно радоваться каждому дню. Мы не знаем, сколько их у нас осталось. – Значит, и я должен полюбить жизнь? Всю, какая мне осталась? |